Окруженец

Все дело в том, что я заболел, и случилось это после форсирования речки. Вода в ней была, все-таки, достаточно холодной. И я, потный и разгоряченный, залез в эту воду. Вот тебе и результат. Сначала это меня даже забавляло немного. Надо же так — простудиться на войне. Я понимаю, быть раненым или даже убитым, это для войны в порядке вещей. А вот схватить банальную простуду — это, в конце концов, не честно и обидно. Все-таки я побывал уже во многих переделках, но остался цел и невредим. А тут какая-то простуда навязалась на мою голову. Но ничего не поделаешь, надо принимать все, как есть.

Тем временем я решил выйти к большаку и разведать обстановку. Чувствовал я себя все хуже и хуже, но все-таки выбрал позицию для наблюдения, очень даже неплохую. Движения не было никакого, наверное, еще мост не восстановили. Я просто лежал и отдыхал. Но вот послышался какой-то нестройный гул со стороны фронта. Я напрягся, но ничего не было видно, а шум все усиливался. Показалась пешая колонна. Она медленно приближалась ко мне и то, что я увидел, потрясло меня. Впереди и краям колонны, с интервалом в пять метров, шли автоматчики, некоторые с собаками. А сама колонна состояла из наших военнопленных. О боже, сколько же их там было. Колонна все шла, шла и конца ей не было видно. Сотни, да что сотни, тысячи изможденных людей проходили мимо меня. Я смотрел на них расширенными глазами и не понимал, что происходит. Как такое могло случиться, что тысячи советских солдат и командиров оказались в германском плену? Это не укладывалось у меня в голове. Почему они не бегут? Почему не пытаются уничтожить конвой? Почему идут так смирно, как скотина на убой? У меня не было на это ответа. А может, у меня уже бред начался? Я закрыл глаза и заткнул уши, но когда снова открыл их, то увидел, что все по-прежнему. По-прежнему бредут усталые и, в большинстве, раненые люди, гавкают охранники и собаки, а я ничего не могу поделать и бессильно сжимаю автомат в руках. Я видел глаза пленных, но в этих глазах уже не было видно ничего человеческого. Ни мысли, ни решимости, совершенно ничего. Они были какими-то неживыми. И освобождать этих людей не было смысла. Это бы погубило и их, и меня. Автоматчики постреляют их, как куропаток. А так, может быть, и выживут в плену. Да и мне не уйти, а хочется еще немного пожить и позагонять этих завоевателей в гробы. Чем больше, тем лучше. Но дальше я не мог вынести такое зрелище, медленно отполз подальше от большака, поднялся и ушел. Все мои мысли были о только что увиденном, и сознание мое отказывалось это воспринимать. Такое можно увидеть только в страшном сне тяжелобольного человека. А тут я увидел все на самом деле, и мне стало страшно. Моя решимость и воля к победе уходили из меня, как вода сквозь песок. И мне уже кажется, что я иду в этой колонне, а вокруг меня какие-то измученные люди, почему-то в немецкой форме. Мне хотелось упасть на землю, лечь навзничь, но я знал, что нельзя этого делать, ни в каком случае. Поэтому я шел и шел, еле переставляя ватные ноги, а меня уже начинали рвать на куски овчарки. Я, все-таки, упал, но продолжал идти вперед на коленях. Собаки повалили меня, а я продолжал ползти, цепляясь за землю скрюченными пальцами рук.… Потом я видел, что меня куда-то несут, чем-то обтирают мое израненное тело. Мне было очень больно, и я громко стонал. И снова оказывался то в ледяной проруби, то в самом центре костра, то в клубах едкого дыма. А потом медленно, по спирали, стал подниматься к облакам, но вдруг сорвался и упал на что-то мягкое…

38

Я открыл глаза, но ничего не соображал, только бессмысленно уставился в дощатый потолок. Но вскоре начал приходить в себя, понемногу. Лежал я в маленькой комнатке с тесаными бревенчатыми стенами, на кровати с железными спинками. В комнате еще находился громоздкий комод и венский стул с гнутой спинкой. Стена возле кровати была белой и теплой, скорее всего, это русская печка. Это хорошо. Я стал напрягать свою память, но ничего вспомнить не мог и снова не знал, кто я такой и что делаю здесь. Но тут в моем сознании промелькнула картинка, где я вижу колонну военнопленных. Мне вспомнилось все. Я застонал и снова потерял сознание.

Когда я очнулся в следующий раз, то все уже понимал. Что я все-таки заболел, и меня, наверное, подобрали в лесу добрые люди. И они ухаживают за мной, и я, скорее всего, свободен. Мне захотелось позвать кого-нибудь, но из груди вырвался, то ли стон, то ли хрип. В дверном проеме колыхнулась занавеска, и я увидел лицо пожилой женщины, она что-то сказала, но я не расслышал. Женщина еще раз задала вопрос, но я показал пальцами на свои уши и отрицательно покачал головой. Она кивнула, подошла ко мне и несколько раз надавила на уши ладонями. У меня там что-то всхлипнуло, и слух появился. Я благодарно посмотрел на женщину, а она сказала:

— Как чувствуешь себя, солдатик?

Я прохрипел в ответ:

— Хорошо, спасибо вам. Скажите, а где я, и что со мной случилось?