Оксюморон

Над шепчущимися деревьями ходуном ходило тёмное небо, грозя в любую минуту опрокинуться на меня. Прохладный ветер струился и тёк мимо, лаская кожу моего лица. Вслед за ветром пришёл дождь. Ласковый. Тот, что заживляет раны скошенных трав и наполняет воздух живительной свежестью. Мир вокруг меня полнился звуками. Такие чудесные звуки, подумалось мне, должно быть, живут где-то на границах музыки и тишины. «О господи, – думал я, шагая по улице и смахивая с лица капли дождя мешающиеся со слезами – что бы, наверное, сумел бы сделать со всем этим Моцарт? Конечно, наверняка эти волшебные звуки имели физическую природу. Но развоплощать эту тайну мне совсем не хотелось. Мне так хотелось в тот миг, чтобы в этом мире, в этом городе, нашёлся хоть кто-то, с кем я мог бы разделить свою печаль. Боль словно бы выгорела хотя угольки от недавно бушевавшего пожара, как я понимал, будут тлеть ещё очень долго.

Улица, по которой я шёл была не освящена, и иногда она расширялась. Это было понятно по тому сколь вольготно чувствовал себя местами ветер. Я шёл и то и дело смотрел на окна подобно литературному персонажу, имя которого, к сожалению, забыл, который выйдя на улицу то и дело смотрел на окно своей квартиры, чтобы удостовериться в том, что его самого дома нет.

Дом, номер которого мне назвал в камере старик, я нашёл не скоро. Когда мне это удалось, я с удивлением обнаружил, что это была небольшая одноэтажная гостиница. Гостиница называлась просто и незатейливо “У Клавы”. Несмотря на поздний час, ворота были распахнуты настежь. Правда надпись на столбе, очевидно, призвана была остудить чересчур прытких гостей, ибо гласила “МЕСТ НЕТ!” Клянусь, прямо так, с восклицательным знаком. Словно кто-то внутри самой гостиницы был очень рад этому обстоятельству.

Начало было не слишком удачным, и всё же я решил попытать судьбу. В некоторых окнах гостиницы горел свет. До моего слуха донеслись звуки рояля. Это обстоятельство внушало определённые надежды. Почему-то у меня с детства рояль непонятным образом коррелировался с культурой, а культура, по опять же необъяснимой причине, со всем хорошим и добрым. Правда позже, став постарше, я узнал, что под музыку Баха в Третьем Рейхе работали концентрационные лагеря, да и в доме Стройненьких при мне музицировали весьма недурно, что мне не слишком то поспособствовало, но это я так, к слову. Прохладный ветер становился всё сильней, но доносившиеся до моего слуха мелодия, которую чьи-то умелые пальцы извлекали из клавишей по-прежнему окропляла мою душу надеждой на лучшее. Ветер ещё усилися, но и музыка упрямо вела свою партию.

Поднявшись по ступеням, я вступил в световой квадрат, распластавшийся прямо перед дверью. Сквозь сетку был виден большой серый стол за которым сидела уже не молодая, очень полная женщина и что-то писала в большой тетради. Немного в стороне стоял большой чёрный рояль, за которым сидел какой-то человек в потёртом смокинге, похожий на полу спившегося сельского бухгалтера. Я открыл дверь и вошёл в помещение.

Женщина поднялась ко мне на встречу. Человек за роялем окинул меня быстрым небрежным взглядом, и, повернувшись к роялю, снова уткнулся в ноты. Женщина меж тем направилась ко мне, по дороге натягивая на лицо наскоро разогретую улыбку.

– Вам чего? – спросила она густым низким голосом.

Только теперь я смог рассмотреть её как следует. Признаюсь, это было совсем не трудно. Женщина была не просто полной, её было много, и даже очень много. У неё были массивные покатые плечи и тяжёлая грудь, наивно сдерживаемая белой украшенной цветной вышивкой блузкой, призванной, по всей видимости, не столько скрыть содержимое, сколько и предать ему форму и подчеркнуть его. Волосы женщины были светлыми, но было видно, что это не природный цвет, а результат окраски. Они были уложены в какую-то диковинную конструкцию, напоминающую не то китайскую пагоду, не то пирамиду.

– Кто вы и что вам нужно? У нас свободных мест нет! Вы видели вывеску? – сказала она, при этом не дружелюбно рассматривая меня исподлобья.

С вежливостью у неё явно имелись сложности.

– Мне бы переночевать, – ответил я.

– Что с вашим лицом, – спросила она, – вас избили?

– Нет – ответил я, решив свести всё к шутке – мне сделали пластическую операцию, но врач оказался любителем.

На её лице не отразилось и тени улыбки.

– Может вызвать кого следует? – спросила она, сдвигая брови к переносице.

Я не знал, кто в её представлении входит в понятие ”КОГО СЛЕДУЕТ” и по сему предпочёл отказаться.

– Спасибо, не стоит, – сказал я – мелочи жизни. Так как, всё-таки, насчёт переночевать? Мне бы только до утра.

Она смотрела на меня одновременно и настороженно и оценивающе.

Наверное, именно таких особей имел ввиду классик, когда его перо выводило бессмертное “ЕСТЬ ЕЩЁ ЖЕНЩИНЫ В РУССКИХ СЕЛЕНИЯХ”. В прочем, на женщину это агрессивное бесполое существо походило меньше всего. Под её облакоподобным телом скрывалось её истинное ничтожное существо, жёсткое и твёрдое, как напильник.

– Так чего тебе надо? – повторила она.