Оксюморон

Одиннадцатое Ноября. Максим я наверное должен извинится перед тобой ибо не пристало рассказчику прерывать беседу на столь долгий срок, но в последние дни было столько забот что едва я приходил домой как тут же падал на кровать и засыпал. Я не стану рассказывать тебе всё что мне довелось тут увидеть своими глазами. Я не судья этим людям ибо получи я от них вопрос где был столь всесильный по моему мнению господь когда они год за годом погружались в трясину ничтожества я тоже не нашёлся бы что ответить. Но поверь картины которым я был свидетелем потрясли бы самую извращённую фантазию. Чего только стоит один случай когда однажды прогуливаясь по посёлку я услышал доносящиеся из-за небольшого сарая странные звуки. Сначала я подумал что там сношаются собаки или кошки. Уж не знаю какой в тот момент демон обрёл власть над моей душой но меня охватило сильное любопытство. Каково же было моё изумление, когда, заглянув за угол я увидел двух подростков мальчика и девочку лет десяти которые самозабвенно предавались плотскому греху. Открытие моё столь сильно шокировало меня что некоторое время я не решался о нём никому говорить решив, что меня сочтут лгуном. Когда же я поведал о том, что видел моему хозяину тот лишь пожал плечами. Я подумал было что он не понял меня, ибо пока я говорил он только улыбался. Господи прости меня, но мне кажется я уже ненавижу эту улыбку. Мне пришлось прибегнуть к помощи жестов. Но и этот вариант не привёл к нужному мне результату хотя понял, и в этом я уверен, он больше чем в первый раз. Во всяком случае когда я жестом изображал, о господи стыд то какой, половой акт его улыбка стала пошловатой. Позже я поймал себя на мысли что я прихожу в ужас при виде всего этого как человек цивилизованный. Именно цивилизованный. И моё понятие безнравственности и греха – это понятие, пропущенное через цивилизационную призму. А здесь я не видел ни школ, ни библиотек ни даже книг. Положение вещей здесь таково Максим, что мало что может помочь цивилизованному человеку не впасть в грех отчаяния. Грубость и отупление, вот как я охарактеризовал бы окружающую меня действительность попроси ты меня об этом. Здесь нет ничего из того, что могло бы принести пусть не истину, но для начала хотя бы понимание того, что есть хорошо, а что плохо. Знаешь дорогой мой друг, в писании есть место, где спаситель обращаясь к апостолам говорит “На путь к язычникам не ходите ибо греха они не ведают”. Так вот, здесь я понял страшное, – эти люди и есть самые настоящие язычники, которые не ведают греха. Они просто идут туда, куда ведут их инстинкты. Мы не можем оценивать содеянное ими в критериях не только “грех” и” благодетель”, но и” хорошо” и “плохо”. Они безгрешны друг мой Максим, ибо не осознают нравственных аспектов свершаемых ими поступков. Ведь грех, это отступление от осознаваемого человеком пути, проложенном за долгие века цивилизацией. Именно осознаваемого. А они? Разве они осознают, что убивая друг друга в драке они поступают плохо или те дети что предавались плотским утехам, что ещё Максим они должны были бы испытывать кроме удовольствия? Стыд? Да они просто отвечали на зов инстинкта как это делают дикие звери вот и всё. Но главное друг мой заключается в том, что мы цивилизованные люди больше не в праве судить их по законам цивилизации по тому что цивилизация здесь спасовала и отступила. Они дикари. Да-да Максим эти люди нуждаются не в священнике а в миссионере которые некогда приходили в варварские племена и жили с ними. Не хотелось бы прозвучать самонадеянно, но я ощущаю себя миссионером. Этот путь может оказаться для меня чреват большими неприятностями, ибо я знал из курса семинарии чем чаще всего для этих проповедников заканчивались такие вояжи, но другого пути я не вижу. Да –да Максим друг мой не вижу. Моё положение усугубляется тем что совсем не далеко от того места где расположен наш посёлок есть город. Самый настоящий город, который мне не доступен. Нет-нет не по тому что я не волен в поступках, хотя, как я уже говорил, кто знает не есть ли мой охранник одновременно надзирателем. Я не могу покинуть этот посёлок поскольку этот поступок будет равен поражению. Они не могут пойти туда ибо город, и это мне уже доподлинно ясно является для них недостижимой мечтой. К которой они как оставленные матерью дети тянут руки каждое утро. Только здесь я понял, что лучшего места для укрепления своей веры мне не найти. Помнишь Максим у нас с тобой состоялся спор в пылу которого ты сказал мне что церковь это прежде всего место где пристанище обретёт всякий, кто скажет себе “ Я хуже Господи, чем мог бы быть с твоей помощью, приложи я усилие и призови на помощь имя Твоё”. Тогда я нашёл твой довод правильным, но здесь Максим, среди этих полу детей, и, страшно вымолвить, полу животных, я вдруг поймал себя на мысли что проповедуя им слово бога милостивого не впадаю ли я в грех гордыни наделяя себя правом нести своё представление о боге им. Именно своё представление. Пожалуй, далёкий мой друг здесь я должен задержаться и объяснить тебе, что я имею ввиду. Знаешь Максим мне на кануне подумалось, что когда и если придёт время уходить на покой я поселюсь в каком ни будь городе полном разврата и мерзостей греховных. Я почти уверен друг мой что это моё решение удивит тебя, но признай Максим, что не велика трудность быть святым в пустыне. Гораздо более труден путь того, кто возжелал отгородиться от мирских соблазнов в городе, где искушениями пропитан сам воздух. Я вспомнил недавно как один мой знакомый рассказал мне историю о том, как в одну из стран запада был приглашён последователями, некий восточный гуру. Надобно тебе заметить, что, у себя на родине этого человека почитали едва ли не святым. Какого же было изумление последователей этого святого, когда придя в гостиницу на следующий день, они не обнаружили его на месте. Метрдотель отеля сообщил им что старик в странной одежде ушёл спозаранку и до сих пор не вернулся. Ученики в тревоге бросились искать своего учителя, опасаясь что с ним могут произойти несчастья в их городе полном греха. Долго они не могли его найти. Надо сказать что главным образом они сосредоточили свои поиски на местах духовных как-то синагоги, церкви, мечети, пологая что не довольствуясь своей мудростью их учитель взалкал чужой. Но все усилия были напрасны. Старик как сквозь землю провалился. И вдруг, о чудо, старик нашёлся. Один из учеников проезжая по городу заметил возле одного из киосков торгующих журналами шафрановую мантию. Это был гуру. Но занят он был очень странным занятием а именно он пристрастно выбирал себе порно журналы. Суть этой истории заключается Максим в том, что ошибка этих людей заключалась в том, что когда они бросились искать своего учителя по духовным местам, искали они не своего гуру, а своё представление о том каким должен быть их гуру. В то время как их гуру был всего лишь старым человеком, измученным воздержаниями исход которых всё равно предрешён ибо сколько не восседай в позе лотоса а коса смерти справится и лотосом. Нельзя жить душой на небе, а телом на земле. Нельзя. Именно здесь я понял насколько в опасном положении находится вера там где сейчас пребываешь ты. Ведь там в циничном и весёлом мире в скором времени все наши ценности будут непременно подвержены строжайшей ревизии. И скажи мне мой дорогой друг, положа руку на сердце выдержит ли эту ревизию наша религия? Нет-нет друг мой я говорю не о священниках –педофилах и не о богатстве наших владык, которое уже стало притчей во языцех. Не станем опускаться до материального. Но прикоснёмся к более возвышенным фракциям этого вопроса и что мы увидим здесь. ЛИЦЕМЕРИЕ. Ведь говоря о всепрощении разве можно забыть про газовые камеры концлагерей, в которых умирали безвинные дети. О сверкающих на солнце пряжках с надписью с “ С нами Бог”. О бравых солдатах, лихо разрубающих палашами беззащитных младенцев. И как итог, о той стране, которая открыто отвергла Бога, но победила этих солдат, да ещё и восстала из пепла, накормив не только своих детей, но и многих голодных детей мира. Так где же был Бог тогда? Где его всеблагая воля, когда женщина доведённая до отчаяния нищетой вынуждена делать аборт или выбросить новорожденного ребёнка в мусорный контейнер? Где отец семейства вынужден красть с работы чтобы прокормить семью ибо его родное предприятие не платит ему заработную плату на протяжении многих месяцев. Или, скажем, что бы он сказал на то, что у снайпера вспомнившего вдруг заповедь “Не убий” дрогнула рука, в тот момент, когда он нажимает спусковой крючок перед этим поймав в перекрестие оптического прицела террориста захватившего детский садик. Да что я тебе рассказываю. Ты сам обо всём этом прекрасно знаешь. И у этих людей Максим, дошедших в отчаянии до дикости, я уверен, спроси они меня за что им всё это, я не нашёлся бы что ответить. Они деградировали, и это правда, а это значит, что говоря этим детям о боге и добре я волей не волей буду пользоваться их неразвитостью. То я есть буду ни больше ни меньше как вором. Ибо забирая у них их мир я не дам взамен своего мира. Поскольку для того чтобы подготовить их к восприятию того, что я хочу до них донести нужно время, много времени. А вот его то у меня как раз и нет. И это правда. Но я не хочу быть вором. Тем более вором держащим в руках библию. Вот что я придумал. Если уж я здесь для того, чтобы отнять у этих людей их мир посредством загробного обетования, то и я сам пока буду пребывать среди них, клянусь богом, да простит он мне этот грех, ни шагу не сделаю по направлению к городу как бы трудно мне не пришлось. А соблазн велик. Знаешь друг мой, после сегодняшней ночи когда я проснулся от холода и в животе урчало от голода, я вышел из своего вагончика и пошёл к тому месту откуда виден город. Глядя на город я кажется понял, что имел ввиду наш спаситель, когда в пустыне вознеся его на высокую гору Диавол показал ему царства земные. Да искушение велико, но я не поддамся искушению. Да укрепит господь силу того, кто несёт его слово и страдает во славу его. Я стану одним из них Максим. Я пропитаюсь их бытом. Я увижу мир в таком свете в каком его видят они. И когда это случится я с полным правом скажу обращаясь к ним” О братья мои”. И всё это время Максим я буду говорить им о вере, которая вела людей сквозь голод и холод сам при этом испытывая настоящие голод и холод. Признайся друг мой положа руку на сердце, когда последний раз ты испытывал настоящие голод и холод? А когда я почувствую, что надежда оставляет меня, я снова стану говорить им о вере, которая светила столетия заплутавшим в ночи. Которая возвращала самые заблудшие из душ на путь света. Которая и меня привела сюда. В прочем мне пора. Меня зовут к столу. Очередная собака готова.