Оксюморон

Вскоре мы остановились возле одного из вагончиков. Мой провожатый указал на болтающуюся на одной петле дверь из-за которой смотрела неприветливая мгла и коротко бросил. Жить. Остальное мне по всей видимости предлагалось додумать самому. Но я всё понял и без слов. Наконец-то. Это был мой первый храм друг мой Максим. Как передать тебе ту радость, что охватила меня в тот миг. В порыве чувств я обнял моего теперь уже бывшего хозяина. Он продолжал улыбаться. Не выдержав я первым делом нашёл неподалёку пару досок и забросил их на крышу. После проворно взобрался следом. Хотя в последний раз имел подобный опыт когда мне было кажется лет семь или восемь отроду. Соорудив из досок крест я водрузил его на крыше нового храма. Ах какой символ могли бы найти в этом художники, грешным делом подумал я в тот миг. Я посмотрел вниз где стоял Брг. Он улыбался глядя на меня. Я глядел на него и тоже улыбался. И в тот короткий миг мне хотелось верить Максим, друг мой мне так хотелось верить, что глядя на меня, стоящего на ржавой крыше строго строительного вагончика, удерживающего одной рукой свой сколоченный из досок крест, он, широко улыбаясь, ещё и разделяли со мной мою радость. Оторвавшись от чтения я вспомнил сгоревший вагончик с укреплёнными на крыше досками. Должно быть это и была церковь. С наружи послышался шорох. Я прислушался. Шорох больше не повторился зато повторился собачий лай. Как-ни странно этот лай меня успокоил. Собаки везде, только собаки. Я вернулся к чтению дневника.

Двадцать первое ноября. Утром выйдя из моего вагончика которому в скором времени предстоит стать церковью я увидел, что большая группа обитателей посёлка собралась у костра, разведённого недалеко от моего вагончика. Я поймал на себе несколько восхищённых взглядов. Признаться, мне не легко каждое утро видеть их выражение лиц словно они видят меня впервые. Извини меня друг мой за подобное сравнение, но порой мне кажется, что их головы словно компьютеры, вынужденные открывать для себя всё заново после включения в сеть. Но сегодня они смотрели на меня как-то по-особенному. В их глазах я увидел что-то похожее на интерес к моей персоне. Едва я приблизился к ним чтобы поздороваться как они вскочили на ноги и принялись кричать на перебой тыча в меня пальцами. Они называли меня Грустные страницы. У меня кажется появилось прозвище. Не могу сказать, что мне это приятно, но помятуя, что пришлось претерпеть тем чьими трудами истинная вера укреплялась в мире я смиряюсь. Признаюсь, что в тот момент я был горд собой. Не помня себя от счастья я вернулся домой и сделал эту запись в дневнике. Я думаю, что мне следует воспользоваться этим шансом. Сегодня вечером, когда они соберутся на свой сход я попробую снова проповедовать святое слово. Пожелай мне удачи друг мой и молись за меня.

Двадцать второе ноября.