Оксюморон

– Знаешь Лёха – сказал он, – я конечно не знаю, стоит ли умирать или убивать ради собственной квартиры. Во-первых, я в той битве не участвовал, я уже тебе это говорил, а во-вторых у меня этих самых квартир, теперь сам понимаешь. Так что на счёт умирать или убивать не знаю, но я точно знаю одно: когда у тебя есть мужское сердце, а рядом бьётся женское сердце, а под ним беззащитное детское, и впереди не так уж много лет до тех пор, когда твоё тело будет доставлять тебе уже больше неудобств чем удовольствий, ты должен приложить все усилия, чтобы у них был свой дом.

Он вдруг обхватил голову руками и произнёс.

– Господи, а как они мечтали, как мы все тогда мечтали у костра, как заедем в собственные квартиры! Как по праздникам будем ходить к друг другу в гости! Как наши дети будут дружить, вместе ходить в школу. Если бы ты знал Лёха!

На какое-то время он замолчал. Я не решался нарушить его молчания. Внезапно он посмотрел на меня каким-то затравленным взглядом и произнёс:

– Знаешь, Лёха, иногда по ночам, в звуке ветра, я слышу их голоса.

Он снова замолчал. В комнате повисла гнетущая тишина.

– Знаешь Коля, – сказал я решив нарушить её – Диоген вон вообще жил в бочке и…

– Знаешь Лёха, иди-ка ты проповедуй свою философию туда где тёплые зимы и пахнет померанцем! – перебил меня Коля – Здесь она не совсем по климату. Я ведь тоже не родился взрослым. Я тоже в юности был преисполнен подобной, извини, чепухи. И что же? Вся моя романтика осталась у того костерка. Нет, Лёха, что ни говори, дом в наших краях – это самое главное, об остальном имеет смысл говорить только под собственной крышей.

– И что же они у тебя здесь все эти годы так и лежат? – спросил я.

Он пожал плечами.

– А что им сделается? На складе много соли неучтённой осталось, я их, – он кивнул в сторону гроба – ею пересыпаю временами.

– И как часто ты сюда заглядываешь? – спросил я.

Посмотрев на меня он грустно улыбнулся.

– Я не то, чтобы часто сюда заглядываю, я скорее изредка отсюда выглядываю, понимаешь?

Я кивнул. Я понимал его. Он взял их с собою в жизнь, так же, как и они, когда -нибудь возьмут его с собою в смерть.

– Если хочешь посмотреть оставайся, поможешь заодно.

– Нет, спасибо. – сказал я как можно более вежливо.

– Понимаю, я первое время так же относился к этому, – сказал Коля с доброй улыбкой – а потом как-то гулял по городу и вошёл в парк. А там тишина, птички поют. Я сел на скамейку и до того мне стало хорошо, словно поднялся я над землёй. И первой же мыслью, Лёха, которая встретила меня в этом полёте была мысль о смерти. Я думал о том, как странно устроена наша жизнь: живёшь, учишься, работаешь и умираешь. По какому бы руслу не потекла река твоей жизни она рано или поздно вольёт свои воды в огромный океан смерти. Какая разница в каком направлении плыть, если плыть приходиться в серной кислоте?

Его сентенция о серной кислоте мне тогда помню очень понравилась, я даже позволил себе улыбнуться.

– Ты небось на философа учился? – спросил я у Коли.

– Нет – улыбнулся он – я, Лёшик, по образованию самый обычный строитель.

Мы замолчали, и он снова взглянул на гроб. Он смотрел на него как на своего ребёнка. Последнего, после которого у него больше детей не будет никогда.

– НИКОГДА – произнёс я чуть слышно.

Слово было каким-то мёртворожденным что ли и его тут втянула в себя тишина. А я стоял и молчал. Я вдруг подумал о тех молодых семьях, которые вынужденно ютятся в однокомнатных квартирах с матерями или просто снимают убогие комнатушки отдавая львиную долю своего заработка, и мечтают при этом как когда-нибудь наконец и у них тоже будут де когда-нибудь свои дети. А у детей свои комнаты. Но время, неумолимое время странным образом столь милосердное к этому некрополю и столь же беспощадное к такому хрупкому механизму как женский организм превращает эти мечты пустые иллюзии.

– Слушай Коля, – сказал я решив сменить канву разговора – а тебе не приходило в голову похоронить их? Ну я имею в виду как полагается, по-нашему, по русскому обычаю. В земле.

– Честно говоря, приходила не раз, – сказал он, не отводя взгляда от гроба – но рука не поднимается отнять у них то, за что они свои жизни отдали. Нет уж, пусть лежат здесь. Эти квартиры были и останутся их. Теперь никто у них их отнять не сможет… – он немного помолчал и тихо добавил – разве что через мой труп…

Мне отчего-то захотелось как можно скорей покинуть это место, этот странный и страшный город-склеп, в котором только мёртвые смогли обрести свой дом.

– Слушай, Коля проводи меня к моей машине. – попросил я моего провожатого, когда мы вышли на лестничную клетку.

Он посмотрел на меня и тихо сказал.

– Да –да, конечно, я понимаю.