Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

«После возникновения беспорядков, в течение каких-либо суток мир солдатский не только резко отделился от мира офицерского, но и определенно стал во враждебное к нему отношение, – записал уже 28 февраля в дневник помощник командира батальона лейб-гвардии Измайловского полка, стоявшего в Петрограде, полковник Борис Владимирович Фомин. – За малыми исключениями, все офицеры оказались в стане солдатских врагов, которых в лучшем случае игнорировали… В казармах царил полный хаос, занятия не проводились, никакого служебного наряда не было, нижние чины бродили по городу, казармы были полны людьми вольными, так и посторонними нижними чинами, кое-где в казармах произошли кражи, повсюду много пьяных, часть оружия оказалась разграбленной, офицеров не было видно, а те немногие, которые показывались в казармах, не имели уже возможности восстановить нарушенный порядок… Ходили толпы манифестантов и было много пьяных, которых один вид офицерской формы приводил в ярость и вызывал эксцессы»^[504].

Было огромное количество случаев самосуда в отношение командного состава армии и флота. «Вспоминаю, как ни мучительно такое воспоминание, и о том, сколько офицеров и генералов погибло тогда, – писала княгиня Палей. – Одним из первых убили генерала графа Густава Штакельберга, мужа любимой моей подруги. Солдаты-революционеры вломились к ним в дом на Миллионной и силком повели генерала в Думу… Солдаты застрелили его в двух шагах от дома… Графы Клейнмихель и Менгден, генерал Шильдкнехт, инженер Валуев и многие-многие замучены и убиты тогда же, в начале революции, по хвастливому выражению князя Львова, «бескровной»^[505]. Полковник Ходнев подчеркивал: «За все эти первые дни «свободы и бескровной революции» в одном только Петрограде число убитых офицеров гвардии, армии и флота достигло цифры 60 (по данным «санитарной комиссии» по уборке трупов…)»^[506].

Самые страшные и массовые расправы над офицерами были на Балтфлоте. В Кронштадте 1 марта «народ беспорядочной толпой шел по улицам и сметал на своем пути все ему ненавистное, – с восторгом писал участник событий. – Снимались караулы, выпускались арестованные»^[507]. Отряд полицейских, пытавшийся укрыться в помещении участка на Козьем болоте, был полностью перебит. Главного командира порта и генерал-губернатора Кронштадта адмирала Роберта Николаевича Вирена вытащили из его дома, привели на Якорную площадь и подняли на штыки. К рву за памятником адмирала Макарова на Якорной площади одного за другим приводили офицеров, где их немедленно расстреливали. Всего вечером и в ночь на 1 марта было убито около 50 офицеров кронштадтского гарнизона. Остальных офицеров арестовали и посадили в подземные казематы.

В Гельсингфорсе 3 марта на линкоре «Андрей Первозванный» начался бунт. Восстание перебросилось и на другие линкоры – «Император Павел I», «Слава», «Севастополь», «Полтава», «Петропавловск». Начальник бригады контр-адмирал Аркадий Константинович Небольсин был убит. Везде офицеры были арестованы и во множестве расстреляны. Это видел своими глазами капитан 2-го ранга Гарольд Карлович Граф, старший офицер эскадренного миноносца «Новик»: «Спустя некоторое время из госпиталя, куда стали привозить раненых и тела убитых офицеров, некоторым семьям сообщили, что в числе привезенных находятся близкие им люди. В первые минуты несчастные женщины совершенно теряли всякую способность соображать и как безумные метались взад и вперед… Стоны, женские рыдания и детский плач сливались в один безудержный взрыв отчаяния… К телам не допускают. Их стерегут какие-то человекоподобные звери. С площадной бранью они выгоняют пришедших жен и матерей, глумятся при них над мертвецами… Близится день. Улицы полны шумом, криками, стрельбой. Над Гельсингфорсом встает багровое солнце, солнце крови»^[508].

Главнокомандующий флотом вице-адмирал Адриан Иванович Непенин телеграфировал 4 марта Родзянко: «Балтийский флот как боевая сила сейчас не существует. Бунт почти на всех судах»^[509]. В тот день с митинга на Соборной площади Кронштадта группа моряков пошла арестовывать Непенина и его штаб. Когда вице-адмирала вели через ворота Свеаборгского порта, из толпы раздались выстрелы. Непенин был убит. Правительство, «оплакивая Непенина (слова Гучкова), назначало новым командующим адмирала Андрея Семеновича Максимова, полностью солидаризировавшегося с восставшими моряками. Максимов заявил, что был революционером всю свою жизнь, ждал «этого часа освобождения и дождался, за что был удостоен титула «адмирала революции».

Альфреду Ноксу в Таврическом дворце офицеры жаловались на свое невыносимое положение. «Я на минутку встретился с Родзянко и высказал ему свои опасения в том, что события принимают такой оборот, что ставят под сомнение возможность продолжения войны. Он ответил: – Мой дорогой Нокс, вам не следует волноваться. Все идет нормально. Россия – большая страна, она может одновременно выдержать и войну, и революцию»^[510].