Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Все их письма на свободу должны были идти или через караульных начальников или через коменданта Коцебу. Однажды он был уличен, что выпустил из дворца без перлюстрации два письма и чек на получение денег в банке. «По приказу ген. Корнилова Коцебу был немедленно арестован. Затем, по приказу министра юстиции Керенского, надзор за царскосельскими узниками был усилен… Прежние свободные прогулки Николая Романова по всем комнатам дворца и беседы с окружающими запрещены. В его личное распоряжение отведены две-три комнаты, из которых он может отлучаться только в сопровождении караульных офицеров»^[486], – сообщало «Раннее утро» 1 апреля.

Двенадцатого апреля Керенский прибыл «для проверки документов Императора. Император молча вручил ему ключ от своего письменного стола, и Керенский, видя, что количество материала, которое нужно будет пересмотреть, займет несколько часов, доверил эту работу полковнику Коровиченко (который был юристом) и полковнику Кобылинскому… В это время Керенский попросил о беседе с Императрицей и подверг ее перекрестному допросу о политической роли, которую она играла, согласно обвинению. Он допрашивал ее тщательно, но точность и прямота его ответов, казалось, вполне его удовлетворили. Во время допроса Император ходил взад-вперед в соседней комнате… Когда Керенский вышел, он приветствовал Императора словами:

– Ваша жена не лжет.

Император спокойно ответил, что он знал это всегда»^[487].

Затем Керенский на какое-то время оставил семью в покое. Они постарались вернуться, насколько это вообще было возможно, к тихой семейной жизни. 17 апреля Нарышкина написала в дневнике: «Сегодня Цесаревич мне рассказал: «Папа устроил нам экзамен. Остался очень недоволен и сказал: «Чему же ты научился?» Юные девицы предложили свои услуги в качестве учительниц, а венценосные родители последовали их примеру. Император взял на себя задачу преподавать историю и географию, Императрица – закон Божий и немецкий язык, Иза – английский, Настенька – историю искусств и музыку. Это очень хорошо, так как занимает их и вносит культурную струю в их демократизированный быт»^[488].

Философ Василий Васильевич Розанов писал о Николае: «Он не ломался, не лгал. Но видя, что народ и солдатчина так ужасно отреклись от него, так предали (ради гнусной распутинской истории), а также дворянство (Родзянко), как и всегда фальшивое «представительство», и тоже – и «господа купцы», – написал просто, что, в сущности, он отрекается от такого подлого народа. И стал (в Царском) колоть лед. Это разумно, прекрасно и полномочно»^[489].

Лучшая армия в мире. Была

«Уверенно скажу, что армии, равной нашей, не было в мире»^[490]. Это слова генерал-лейтенанта Януария Казимировича Циховича, командовавшего 12-й армией, из записки, датированной 12 марта 1917 года. И ведь он был прав.

Россия к моменту Февральской революции располагала самой мощной и многочисленной военной машиной из всех, когда-либо созданных до того времени в истории человечества. На фронте, протянувшемся от Балтийского до Черного моря и от Черного до Каспийского, стояли 68 армейских и 9 кавалерийских корпусов. Андрей Медардович Зайончковский с полным основанием подтверждал, что «русская армия достигла к этому времени по своей численности и по техническому снабжению ее всем необходимым наибольшего за всю войну развития»^[491]. Что должно было отразиться на ситуации на фронте.

Да, немцы оккупировали Польшу, Литву, небольшую часть Западной Белоруссии. Но, скажем, в 1941 году германские войска продвинулись на Запад гораздо дальше едва ли не на второй день войны. В начале 1917 года ничего катастрофичного не было. Кроме того, наши войска уже занимали значительную территорию Австро-Венгрии в Галиции. В Турции была захвачена громадная территория от побережья Черного моря до границ Персии в 100 000 квадратных верст, при ширине около 400 верст и глубине около 250 верст»^[492].

У российской армии было множество слабостей, но у армии любой другой страны мира в тот момент слабостей было гораздо больше. Российская армия – вместе с союзными – в начале 1917 года стояла на безусловную победу. Немецкий главком генерал Людендорф с полным основанием подтверждал, что «только русская революция спасла нас от гибели»^[493]. Генерал Макс Гофман, непосредственно планировавший операции на Восточном фронте, написал в дневнике 20 февраля (5 марта): «Если бы они три недели назад начали наступление… мы бы полетели к черту»^[494].

В течение месяцев от самой мощной на планете армии не останется ничего. Причем произойдет это почти без крупных боев. Российскую военную машину очень эффективно уничтожит новая российская власть, в чем ей помогут и большевики. «Мы уверенно рассчитывали на то, что революция понизит боеспособность русской армии, – замечал Людендорф, – наши предположения оправдались»^[495]. С лихвой и очень быстро.

И именно армия (а затем и то, что от нее осталось) сыграет решающую роль во всех ключевых событиях 1917 года.