Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Попытки массовых выступлений в защиту правительства пресекались на корню. Подвойский писал: «Буржуазия Петрограда пыталась создать в тылу наступавших цепей демонстрации. Она собирала у «Вечернего Времени» против Гостиного двора кучки людей и распиналась за «непролитие братской крови». Но твердое боевое настроение солдат отбило охоту к каким-нибудь выступлениям… Арестован был начальник Штаба Петроградского военного округа князь Багратуни. Матросы сняли его с извозчика вместе с помощником военного министра, князем Тумановым, и хотели тут же расстрелять, однако, успокоившись, отправили их в Петропавловскую крепость».

Но с Зимним — хуже. Вновь Подвойский: «Записки Ленина, которые он посылал то мне, то Антонову-Овсеенко, то Чудновскому… становились все более жесткими… От плана бескровного переворота, казавшегося таким реальным и заманчивым, приходилось отказаться. Зимний не желал сдаваться — его нужно было брать штурмом»[2990]. После девяти Подвойский приказал Благонравову наконец дать сигнал к атаке и открыть артиллерийский огонь. На крейсер «Аврора» ушел приказ произвести по этому сигналу холостой выстрел из носового орудия.

В Петропавловской крепости наконец появляются два моряка-артиллериста. По версии Троцкого, их прислал Лашевич, в будущем — видный троцкист. В сталинской «Истории Гражданской войны» их направляет Свердлов. Моряки — народ отчаянный: осмотрели орудия и признали пригодным для боевых действий[2991]. Из крепости прозвучали три сигнальных выстрела. Ливеровский зафиксировал время начала артиллерийского огня и пулеметного обстрела — 21.30[2992].

Силы штурмовавших Зимний дворец советские историки оценивали в 18–20 тысяч человек, из которых не менее 5 тысяч были красногвардейцами (из тех 100 тысяч солдат, матросов и красногвардейцев, которые приняли участие в восстании в Петрограде)[2993].

«Выстрелы из орудий Петропавловской крепости наполнили ночь гулом, — писал Подвойский. — Наши части двинулись вперед, открыли ураганный пулеметный и винтовочный огонь. Баррикады встретили их решительным отпором. Стрельба из винтовок и пулеметов с той и другой стороны смешалась в одной общей трескотне. Пули шлепали на противоположном от Штаба углу Невского. Звенели стекла, со стен летела штукатурка. На углу Дворцового сада длинной линией сверкали ружейные огоньки и густой лентой — пулеметные. Раздался выстрел с «Авроры». Это внесло большое смятение в ряды защитников Зимнего. Стрельба прекратилась, замолчали пулеметы и винтовки, умолкли пушки. Наступила какая-то совершенно неправдоподобная тишина»[2994].

Флеровский наблюдал за ситуацией с «Авроры»: «Набережные Невы усыпала глазеющая публика. Очевидно, в голове питерского обывателя смысл событий не вмещался, опасность не представлялась, а зрелищная сторона была привлекательна. Зато эффект вышел поразительный, когда после сигнального выстрела крепости громыхнула «Аврора». Грохот и сноп пламени при холостом выстреле куда значительнее, чем при боевом, — любопытные шарахнулись от гранитного парапета набережной, попадали, поползли. Наши матросы изрядно хохотали над комической картиной»[2995].

В Зимнем дворце было не до смеха. Мария Бочарникова вспоминала: «В 9 часов вдруг впереди загремело «ура!» Большевики пошли в атаку. В одну минуту все кругом загрохотало. Ружейная стрельба сливалась с пулеметными очередями. С «Авроры» забухало орудие. Мы с юнкерами, стоя за баррикадой, отвечали частым огнем. Я взглянула вправо и влево. Сплошная полоса вспыхивающих огоньков, точно порхали сотни светлячков. Иногда вырисовывался силуэт чьей-нибудь головы. Атака захлебнулась. Неприятель залег. Стрельба то затихала, то разгоралась с новой силой.

Воспользовавшись затишьем, я спросила, повысив голос:

— Четвертый взвод, есть ли еще патроны?

— Есть, хватит! — послышались голоса из темноты.

— Есть еще порох в пороховницах, не ослабели еще казацкие силы! — раздался веселый голос какого-то юнкера»[2996].

Бьюкенен зафиксировал в дневнике: «Последовавшая бомбардировка продолжалась непрерывно до десяти часов, после чего последовал примерно часовой перерыв»[2997]. Исполком почтово-телеграфного союза в начале одиннадцатого сообщал: «Первое нападение на Зимний дворец в 10 часов вечера отбито». Правительство информировало: «Положение признается благоприятным… Дворец обстреливается, но только ружейным огнем без всяких результатов. Выяснено, что противник слаб»[2998].

Но артиллерийские залпы и начало штурма сделали свое дело: защитники Зимнего дворца продолжали расходиться. Около 22.00 казаки и юнкера инженерной школы заявили о своем намерении покинуть дворец. К ним вышли Коновалов, Маслов и Терещенко. По итогам переговоров юнкера остались, казаки решили уходить. Синегуб рассказывал: «Но вот скрипнула дверь, и показалась фигура капитала Галиевского. Бледный от волнения, шатаясь от усталости, капитан направился ко мне.