Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

— Если бы реальные силы были действительно против нас, каким образом могло бы случиться, что мы одержали победу почти без кровопролития? Нет, изолированы были не мы, а правительство и якобы демократы… Несмотря на то что оборонцы всех оттенков в борьбе против нас не останавливались ни перед чем, мы их не отбросили прочь, — мы съезду в целом предложили взять власть. Как нужно извратить перспективу, чтобы после всего, что произошло, говорить с этой трибуны о нашей непримиримости! Когда партия, окутанная пороховым дымом, идет к ним и говорит: «Возьмем власть вместе!» — они бегут в городскую думу и объединяются там с явными контрреволюционерами. Они — предатели революции, с которыми мы никогда не объединимся!

Слова добивается представитель Викжеля и обрушивает на съезд ушат холодной воды, оглашая уже разосланный телеграфом по всей стране ультиматум. Викжель не признает полномочия съезда, осуждает захват власти одной партией, передвижение войск будет осуществляться только по распоряжению ЦИК старого состава. В случае репрессий в отношении железнодорожников Викжель оставит столицу без продовольствия. «Съезд встрепенулся под ударом, — писал Троцкий. — …Момент для удара выбран соглашателями во всяком случае неплохо. Лица президиума озабочены. К счастью, Викжель вовсе не безусловный хозяин на путях сообщения. На местах железнодорожники входят в состав городских Советов». У президиума в запасе свои — вполне лояльные — железнодорожники с прямо противоположными оценками.

— Никаких разговоров о неправомочности съезда быть не может, — авторитетно заявляет Каменев. — Кворум съезда установлен не нами, а старым ЦИКом. Съезд является верховным органом рабочих и солдатских масс[3166].

Состав Совнаркома ставится на голосование. Против 150 голосов всей наличной оппозиции.

Постановление: «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом Народных Комиссаров… Контроль за деятельностью народных комиссаров и право смещения их принадлежит Всероссийскому съезду Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и его Центральному Исполнительному комитету»[3167].

Председатель Совнаркома — Ленин, наркомы: внутренних дел — Рыков, земледелия — Милютин, труда — Шляпников, по делам военным и морским — комитет в составе Антонова-Овсеенко, Крыленко и Дыбенко, торговли и промышленности — Ногин, народного просвещения — Луначарский, финансов — Скворцов-Степанов, по иностранным делам — Троцкий, юстиции — Оппоков (Ломов), продовольствия — Теодорович, почт и телеграфов — Авилов (Глебов), по делам национальностей — Сталин. Пост наркома по делам железнодорожным остался временно вакантным.

Все члены первого советского правительства ранее сидели по тюрьмам. Никто из них никогда не был на руководящих должностях и ни разу не заходил в министерства, которые предстояло возглавить.

Заключительным аккордом съезда было избрание нового ЦИК. Среди полного беспорядка в стремительно пустеющем зале оглашается длинный список мало знакомых имен. Из 101 члена — 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 новожизненецев. Постановлено пополнить состав в дальнейшем представителями других организаций. Если захотят. В 5.15 утра съезд завершился. Немногие оставшиеся огласили зал звуками «Интернационала» и возгласами:

— Да здравствует революция! Да здравствует социализм![3168]

Устало повалили к выходу. История была сделана.

За весь съезд Ленин и его коллеги ни разу не упомянули о марксизме или диктатуре пролетариата. Все принятые Декреты считались временными и подлежали утверждению Учредительным собранием. Ленин не спешил раскрывать карты. СНК подтвердил, что выборы Учредительного собрания пройдут в назначенный срок — 12 ноября.

Но утром 27 октября центральный орган партии, вновь ставший «Правдой», писал: «Они хотят, чтобы мы одни взяли власть, чтобы мы одни справились со страшными затруднениями, ставшими перед страной… Что ж, мы берем власть одни, опираясь на голос страны и в расчете на дружную помощь европейского пролетариата. Но, взяв власть, мы применим к врагам революции и ее саботерам железную рукавицу. Они грезили о диктатуре Корнилова… Мы им дадим диктатуру пролетариата»[3169].

Луначарский по окончании съезда пишет супруге: «Переворот был сюрпризом и со стороны легкости, с которым он был произведен. Даже враги говорят: «Лихо!».