Октябрь

На расспросы Тимоша тетка Мотря и Наталка отвечали, что ничего не знают: уехала, мол, к старшей сестре, не то в Галещину, не то в Козельщину — сестра там у нее помирает. Наталка рассказала еще, что муж ее вернулся с фронта, живет в Ольшанке, гуляет на все село, приезжал в Моторивку на пароконке, за ним еще три возка, с песнями, с гармошками, на возках ковры бархатные. Ломился в хату, грозил, но Любка его не пустила.

— Да где же она, — допытывался Тимош, — в Козельщине или Галещине?

— Та хто зна. Может, в Пятихатках.

Тимош обошел всех соседей, заглянул даже к каменной бабе, но так ничего и не добился.

В городе ждала его еще неудача — зашел проведать сестренок Сашка, соседки сказали, что девчата только перед его приходом уехали в Петроград к брату. Весть о брате обрадовала Тимоша — значит, Сашко жив, здоров. Но Тимош не успел ничего передать товарищу, ни словечка, не знает его адреса.

Направился домой, порога не успел переступить, Тарас Игнатович обрушился с допросом:

— Где был?

— Да я ж сказал — в Моторивке.

— Не про нее речь.

Тимош удивленно глянул на Ткача.

— На Ивановке тебя видели. На ивановской квартире.

— Слава богу, месяцы прожил, кормили, поили, хлеб ел — не грех заглянуть.

— Ну, что с тобой толковать — парень самостоятельный, дело твое.

— Да они что — плохие люди?

— Старик у них правильный был, ничего не скажешь. Да и старуха — женщина разумная.

— А Павел что? Неужели, по-вашему, Павел плохой человек?

— Почему плохой — не плохой. И Павел ничего. Не сразу к нам пристал, ну да что уж. Старое не поминаем.

«Старое не поминаем!»—отметил про себя Тимош.

— Не пойму я вас, Тарас Игнатович, — продолжал допытываться он, — честное слово, никак не пойму. Старик, говорите, хороший человек, Александра Терентьевна — разумная и Павел неплох. Кто же остается? Прямо скажите!

— А есть такие пигалицы. Собой птички-невелички, а всему причина.

— Это вы называете — прямо! — запавшие в память слова Ткача «старое не поминаем» не давали покоя Тимошу!

— А чего ж, не прямо, куда прямее: бывает, что гости шумнее хозяев. Шуму у них много, галасу. А где шум, там настоящего дела чертма.

— Ну и человек же вы, Тарас Игнатович!

— А какой человек? За рабочее дело болею, такой человек. А ты что думал!

— Хотите, я вам прямо скажу, что думаю?

— А чего ж… Отец твой мастер был прямо говорить.

— Не обидитесь?

— Кто ж на прямую правду обижается?

— Не успели из подполья выйти, уже драчку между собой завели!

— Ишь ты! Пришло, значит, время яйцам курицу учить.

— Не учить, Тарас Игнатович, а смотреть обидно. Вот вы говорите, душой болеете. А мне что ж не больно? Я что, деревянный? Думаете, не вижу? Думаете, Тимошка всё еще в младшеньких ходит? Политический бесштанько? А я всё вижу.

— Видишь, — усмехнулся Тарас Игнатович. — А ты слышал, как народ на заводах выступает? Все за одно. От самого первого дня революции. Ничего у них нет ни мудреного, ни крученого, ни верченого. Каждый свое знает. Ни вправо, ни влево не свернут. А зачем же наши барышни некоторые вертят и мутят, да еще и вокруг них шум, зачем рабочему человеку голову туманят? Вот что спрашивается? А Павка, если на то пошло, тоже у них хорош, вместо того, чтобы всыпать кому следует, он там дискуссии разводит. Панькается.

«Старое не поминаем, — думал Тимош, — так вот почему Павел так насторожился против Левчука».

Агнеса проворней Павла, самоуверенней, острее — не боится Левчука, бравирует, играет словами.

Не потому ли, что надеется на поддержку Ивана? Птичка невеличка — храбрая птичка на крепком плече Ивана!

— Но ведь партия не клуб…

А может быть, и Агнеса боится старого, потому так и рвется на Никольскую, в новое свое общежитие, чтобы порвать со старым?

— Тимошка! — в третий раз окликнул Ткач.

— Шо, батько?

— Вот тебе и шо. Не слышишь, что ли — хорошие вести, хлопец. Оружие для нашего завода надо доставить. Требуются ребятки аккуратные и решительные, — и Ткач сообщил, что Павлу поручается достать оружие для заводских дружин, и что Тимоша и Коваля решено зачислить в отряд Павла.

Когда с делом было улажено, Тимош неожиданно обратился к Ткачу:

— Тарас Игнатович, что я хотел спросить… — Тимош украдкой глянул на старика, словно стараясь предугадать, стоит ли затевать беседу.

— Ну, чего еще…

— Иван скоро вернется? — издалека повел Тимош, но старик сразу насторожился:

— А тебе что, соскучился?

— И соскучился, да и так… Люди нужны. Вы ж сами говорили. Ну я и спросил про Ивана… К слову пришлось.

Старик в упор уставился на младшенького:

— Это ты что — для себя интересуешься или как? Может, кто спрашивал?

— Никто не спрашивал, — поспешил заверить Тимош, — брат он мне или кто по-вашему?

— Ну, добре, добре, Тимошка, — смягчился старик, — а то я думал, может, кто другой. Ну, да чего говорить! В общем, Тимошка, ждем. Скоро ждем. Дела там у них в Петрограде горячие…

Продолжать беседу в намеченном направлении было опасно, затаив имя Агнесы до более благоприятных времен, Тимош поблагодарил старика за совет и в тот же вечер поспешил его выполнить.