Октябрь в Приморье

— Э-э-э, ведь это тайфун движется... — тревожно проговорил Кузьмич. — Пошли быстрее ко мне... До дому тебе уже не успеть.

Мы бегом спустились с перевала и едва успели добежать до квартиры Кузьмича, как со всей силой рванул тайфун.

В воздухе заметались вихри снега и дождя. Стекла окон вздрагивали, двери скрипели под натиском бури, через минуту в комнатах стало темно как ночью, окна залепило толстым слоем снега. Железная крыша дома звенела и стонала, все вокруг наполнилось непрерывным гулам. Казалось, в мире разорвались какие-то связи и все завертелось в хаосе.

Наконец тайфун пошел на убыль. Порывы его стали реже и слабее, и вскоре совсем затихли. Я попрощался со стариками и вышел во двор. По небу неслись обрывки туч, луна, как бы вырвавшись из плена, радостно освещала землю.

На следующий день я проснулся довольно поздно. И когда вышел на улицу, то никаких признаков тайфуна уже не увидел. Солнце сильно пригревало и уничтожило все следы бури. По-прежнему шумел город, звенели трамваи.

Вечером шло заседание Совета в Народном доме. Обсуждался приказ Керенского, требовавшего ликвидировать власть Советов, установленных во время корниловского мятежа. Меньшевик Агарев и эсер Выхристов требовали подчиниться приказу Керенского. Но их влияние в Совете не было прежним: теперь уже преобладало влияние большевиков. Да и в среде правых партий началось разложение. Рядовые меньшевики и эсеры тянулись за революционным большинством Совета.

Кузьмич прямо заявлял им с трибуны:

— Теперь мы власти из рук не выпустим! Нет. Дудки. Мы шли за вами, верили, что вы за наши интересы печетесь... А вы куда тянули нас? В петлю тянули. Буржуазию напередки выдвигали, а нас в оглобли... Нет, теперь-то дело не пройдет... Мы сами с усами. Вы хотите, нас в Керенского упереть. Нет. Теперь наша дорога мимо Керенского. Власть нашу, нашего Совета мы не отдадим. Прочь керенскую корягу с дороги!

Что делалось после этой замечательной речи!.. Рабочие схватили Кузьмича и стали качать. Простыми словами, но очень ясно и с большой силой он выразил устремления рабочих. Отхлестав правых социалистов, он дал программу: «Вперед! Мимо Керенского!»

— Сам ты бородатая коряга! — кричал Кузьмичу Выхристов. — Забили тебе мозги. На мельницу врага воду льешь!

— А ты крови нашей хочешь! Мало пролито! Марш сам не фронт! Иди, воюй!

— Правильно, Кузьмич! Гони их, болтунов, буржуазных, на фронт. Ты теперь власть! — задорно шумел зал.

Совет подавляющим большинством постановил: отклонить требование Керенского и оставить власть в руках Совета.

После этого бурного заседания правым социалистам с каждым днем становилось труднее держаться в Совете. Их понемногу оттесняли. Вожди их становились злее и податливее на сговоры с контрреволюцией. Федор Кузьмич говорил мне:

— Так вот, сынок, какие дела-то... Двинулся народишко; теперь его не остановишь.

Мы с ним поднялись на излюбленную нашу скалу, сели. Свернув солидных размеров козью ножку, он подал мне свою банку.

— Кури... Вы вот все торопите нас — и напрасно... Когда нашему брату много говорят да еще с разных сторон, в голове-то и путается... Пока тут разберешься, что к чему, а время идет... Вам, партийным, легко... У вас одна мысль, которую вы уже проверили и в которую твердо верите... Думаете, что и рабочий должен сразу в нее поверить... А нам, милок, десятки их, мыслей-то в голову толкают и за каждую мысль клянутся, что она самая верная, что рабочий ее должен принять...

— А вот приняли же нашу, большевистскую мысль...

Кузьмич косо посмотрел на меня, усмехнулся:

— А с каких пор вы начали нам вашу-то мысль вталкивать? Припомни-ка.

— Ну, скажем, с начала революции...

— То-то и оно, что с начала революции... А мы вот разобрались в ней только теперь вот... Так ты думаешь, что мы вам, большевикам, поверили? Нет, милок. Мы поверили на слово только в одном, когда вы нам говорили: «Изучайте факты». Этому мы поверили и стали изучать. И увидели, что факты подтверждают только ваши мысли и ничьи другие... Вот тогда мы и пошли за вами...

Кузьмич замолчал. Я чувствовал, что он будет продолжать, и не нарушал молчания.