Октябрь

Даже теперь некоторые радикалы из Петроградского комитета, встретившись в Выборгском районе, хотели продолжать борьбу. Во второй половине дня Лацис с несколькими товарищами пробрался по враждебному городу на завод Рено. Там его ожидал Ленин, скрывавшийся в будке сторожа.

Лацис воодушевленно изложил доводы за созыв всеобщей забастовки.

Со скепсисом и гневом Ленин изложил ему печальную истину. Он настаивал на необходимости оценить масштабы неудачи, понять природу конъюнктуры. Отругав Лациса как непослушного ребенка, Ленин самостоятельно написал призыв вернуться к работе, не доверив эту задачу Петроградскому комитету.

Тем вечером в небольшой выборгской квартире Зиновьев, Каменев, Сталин, Ленин и Подвойский взвешивали ситуацию. Эсеры и меньшевики, заявил Ленин, ясно показали, что они не возьмут власть даже на блюдце: они предпочтут уступить ее буржуазии. Лозунг «Вся власть Советам!», таким образом, устарел. Взамен пришло настаивать в императивном, хоть и громоздком, стиле: «Вся власть рабочему классу во главе с его революционной партией – большевиков-коммунистов!».

В данный момент, впрочем, положение большевиков не позволяло им требовать чего-либо. Самым важным вопросом была безопасность: в ту же ночь кабинет министров выписал ордеры на арест всех «организаторов беспорядков», включая Ленина, Зиновьева, Каменева, Коллонтай и Луначарского. Троцкий с характерным для него блестящим высокомерием вскоре потребует добавить его в этот список, и правительство удовлетворит его просьбу.

Еще и вечером 7 июля, когда трамваи уже были поставлены на рельсы и огни их колебались в отражениях на Неве, в городе были слышны выстрелы. Стрельба в Выборгском районе, внезапный залп у Васильевского острова, стаккато какого-то автоматического оружия. Тайные пути вились на вершинах Петрограда, в мире крыш над дворами, секретные чердачные тропы. «Вероятно, негодяи опять стреляют с крыш», – писал Гарольд Уильямс в «Дейли кроникл». Он знал, что выстрелы, которые он слышал, раздавались в результате зачисток. Красных и повстанцев в лучшем случае разоружали.

Некоторые большевики из списка разыскиваемых действовали открыто, провоцируя правительство взять их. Другие добровольно сдались. Первоначально Ленин решил предстать перед открытым судом. От этой идеи его отговорили несколько товарищей, включая сестру Марию, чувствовавших, что железная реакция в столице может быть для него слишком опасна. Потому он остался на нелегальном положении. Его решение было противоречиво: Каменев и прочие были обеспокоены тем, что так он может выглядеть виновным во вмененном ему шпионаже.

Ленин менял дома товарищей. Сначала он вселился в квартиру некой Маргариты Фофановой, затем – на верхний этаж дома № 17 по Рождественской улице, к семье Аллилуевых. Пытаясь слиться с толпой, он сбрил свою легендарную бороду, одел рабочую куртку и непривлекательную шляпу. 9 июля, все еще находясь в розыске, он полностью покинул Петроград.

То был первый из серии крайне рискованных побегов.

Поздно ночью Ленин и Зиновьев отправились на Приморский вокзал, чтобы встретиться с товарищем Емельяновым, рабочим с оружейного завода. Пробираясь среди обыкновенных запозднившихся пьянчуг и не обращая внимания на хмельные песни, они успели к последнему поезду, отходившему в 2 часа ночи. Сев на ступеньки последнего вагона ехавшего в прохладной ночи поезда, они взялись за поручни. В напряжении они готовы были спрыгнуть в любой момент, броситься в темноту, если только кто-нибудь узнает их и назовет по имени. Они решили: какова бы ни была скорость поезда, рискованнее будет остаться в нем. Лучше прыгнуть. Но до Разлива, родной деревни Емельянова неподалеку от города, они добрались без происшествий.

Там несколько дней они провели в его сарае, но когда полицейские поиски расширились и на эту зону, беглецы через подлесок перебрались в шалаш на пустынном юго-восточном берегу озера Разлив. Зиновьев и Ленин переоделись в финских крестьян, образ которых завершил стог сена близ их грубого жилища. Они переждали те дни. Там, используя один пень в качестве стола, а другой – в качестве стула, Ленин скрывался от людских глаз, страдал от безжалостных комаров и дождя и писал.

Июльские события оставили осадок. Уровень преступности в Петрограде продолжал расти. Но после июльского полувосстания произошел скачок убийств определенного вида – мрачный социальный симптом: убийства на почве политики. Раздраженные перебранки того времени внезапно перерастали в драки и даже вооруженные стычки. После Февраля политические споры были ожесточенны и буйны. Теперь они стали смертельно опасны.