Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Выпейте-ка лучше чайку нашего, Маруся! — поднял за ручку чайник Борисов, как бы желая задобрить председателя санитарной комиссии, и налил кружку чаю.

— Боже мой! — всплеснула руками Токарева. — Такой деготь вы пьете!

Токарева, не дотрагиваясь до налитой для нее кружки чая, бросила испытующий взгляд на Северьянова, который, стоя в позе виноватого ученика и покусывая губы, говорил себе: «Эта питерская Пышка все тебе рассказала. Ну и пусть! Начхать мне на ваши бабьи пересуды!» И все-таки, несмотря на этот молодецкий чох, он почувствовал, как у него вдруг вся кровь прилила к голове. Отвернулся к кровати, намереваясь поправить смятое одеяло. Шум шагов в коридоре заставил его оглянуться.

В сопровождении чисто выбритого блондина лет сорока, одетого в светлый костюм, в комнату вошел Шанодин. Блондин, по виду хорошо упитанный, обтекаемый бодрячок, с достоинством сделал общий поклон. Токареву наградил особым взглядом, поклонившись ей и приятно улыбнувшись.

— Молодая гвардия большевистской интеллигенции! — представил ему Шанодин Северьянова и его товарищей.

— Приятно познакомиться! — проговорил бодро и приветливо блондин, еще раз наклоняя голову с улыбкой, достойной его, видимо, высокого положения.

Борисов с вежливой ленцой предложил непрошеным гостям стулья и, бесцеремонно разглядывая их, сел на свою кровать. Наковальнин умостился на подоконнике. Ковригин, навострив уши, бродил глазами по потолку и стенам. Он не ждал ничего хорошего от Шанодина. Северьянов стоял у изголовья своей кровати в выразительной позе и сумрачно поглядывал то на Токареву, то на других гостей.

— Я член ВЦИКа и правления ВУСа. — Последнее слово вусовец произнес с особым значением, учтиво и бодро и чуть приподнимаясь. — Вы, товарищ Северьянов, как мне сказали, член секретариата съезда-курсов?

Северьянов молча нахмурил брови и глянул в упор на вусовца.

— Стало быть, — продолжал, бодро встряхиваясь, блондин, — мы с вами избранники двух враждующих, по-моему совершенно напрасно, учительских организаций всероссийского масштаба… Мне хотелось бы, — гость сделал недолгую паузу, — выяснить некоторые вопросы наших взаимоотношений с представителями левого учительства.

— Они уже выяснены, — вежливо и холодно возразил Северьянов. — А если у вас возникли новые вопросы, то выяснять их следует на заседании секретариата или на общих пленарных заседаниях съезда-курсов, а не путем индивидуальной обработки отдельных его участников.

У гостя передернуло губы.

— Индивидуальные беседы, — дружелюбно проговорил он, не спуская глаз с Северьянова, — часто приводят к лучшим результатам, чем митинговые схватки, где люди решают судьбы тех или иных явлений под влиянием своих, весьма преходящих, личных к ним отношений. Меня, например, сейчас очень интересует, как вы, представитель, можно сказать, авангарда левого учительства, относитесь в данный момент к нашему всероссийскому учительскому союзу?

Северьянов, окинув своих приятелей коротким улыбчивым взглядом, выпалил:

— Я считаю ваш ВУС контрреволюционной организацией, сбивающей с толку не опытных в политике учителей. ВУС надо разогнать, и немедленно!

Вусовец на этот раз слегка подпрыгнул на своем месте, но быстро оправился и ласково улыбнулся. Помолчав немного, выговорил с принужденной печалью:

— Беда с вами, с молодежью! После такого вашего ответа я должен был бы сделать только один вывод: нам с вами больше не о чем говорить.

— И правильно поступили бы, — сказал слегка изменившимся голосом Северьянов и снова посмотрел с открытой неприязнью гостю в лицо.

Токарева с тревожным участием взглянула на Северьянова и тихо промолвила, обращаясь к вусовцу:

— Товарищ Северьянов не знает, что вы, вусовцы, признали Советскую власть, что вы полевели.

— Мы действительно признали Советскую власть, — снисходительно ответил вусовец, — но я лично леветь не собираюсь. Мои убеждения — не перчатки. Я их не меняю, как это делают иные.

— Мои убеждения я черпаю из чистого родника на родной души, дум и чаяний народных, — нахохлился Северьянов.

— Мда! Красиво и вкусно сказано, — протяжно выговорил вусовец, блуждая голубыми глазами по комнате. — Вы, я вижу, твердо убеждены, что в нашей лапотной стране можно построить социализм. Дай бог, дай бог! И притом в одной стране. А ведь одна ласточка, молодой человек, весны не делает.

Северьянов вздрогнул, выпрямился, подумал и сказал твердо и выразительно:

— По-вашему, надо сидеть у моря и ждать погоды и той ласточки, которая весну почувствовала. А по-нашему: весну почувствовал — лети ей навстречу.

— Опять вкусно и красиво сказано! — процедил со сдержанным раздражением вусовец. — Так, так, значит, голодная Россия почувствовала весну?

— Почувствовала! — сжал кулаки Северьянов. — Россия рабочих и крестьян почувствовала не только свою, но и весну всего человечества!

Вусовец быстренько оглядел молодых людей, покачал грустно кудрявой головой и, мягко хлопнув себя по колену, встал:

— Желаю успеха! — а сам подумал: «Народная интеллигенция переходит на сторону большевиков. Что-то мы проглядели!»