Октябрьские зарницы. Девичье поле

Вечером этого же дня, после лекций Северьянов с Коробовым по гостевым билетам, полученным от Надежды Константиновны, присутствовали на экстренном заседании ВЦИК. Заседание проходило в холодном, окутанном неспокойным полумраком зале, который освещался одной керосиновой лампой со стола президиума. Тусклый желтый свет ее еле-еле доставал до президиума и середины первого ряда, в котором особенно выделялось сухое, длинное и худое лицо человека с холодным лихорадочным блеском в глазах.

Это был, как потом узнал Северьянов, меньшевик Мартов, когда-то соратник, а теперь злейший враг Ленина. Мартов часто осматривался, глядел вокруг себя, был неспокоен. Щеки его поминутно Нервически дергались. Нижняя челюсть вздрагивала и поджималась, прикусывая что-то. Можно было подумать, что он жует резину.

Бледное лицо Ленина, сидевшего рядом со Свердловым в президиуме, было спокойно, глаза смотрели в темный, шевелящийся зал с выразительной проницательностью. Иногда он останавливал неподвижный взгляд на Мартове и вопросительно всматривался в его неспокойное лицо…

Все это до мельчайших подробностей представлялось сейчас Северьянову… Вот у Нее третий час ночи. Все его товарищи спят. А Северьянов лежит и никак не может успокоиться. В уши кто-то трубит, как горнист, сигнал тревоги: «Грозная опасность нависла над Советской республикой, все силы, всю энергию должны отдать большевики, рабочие и крестьяне, чтобы разорвать кольцо вражеских фронтов, раздавить внутреннюю контрреволюцию и отстоять завоевания Октября!» В памяти встал образ товарища из Самары, молодой женщины с бледным, изнуренным лицом. Пробившись в полоску тусклого желтого света, она рассказывает членам ВЦИК о предательстве эсеров и меньшевиков, об их участии в белочешском перевороте. «Оружие критики, — крикнул кто-то из темного зала, — превратилось у них в критику оружием!» — «Вон предателей из Советов!» — «Не место им в революционных органах пролетарской диктатуры!..» Мартов вскакивает, взмывает в потолок длинными костлявыми руками. Щеки его пуще прежнего нервически передергиваются. Крик его пропадает в громовом гуле и стуке солдатских сапог.

Подавляющим большинством голосов правые эсеры и меньшевики изгоняются из Советов как представители контрреволюционных партий. Изгнанные угрожают президиуму стульями. Сыплются хриплые и воющие выкрики: «Диктаторы!», «Узурпаторы!», «Захватчики!»

Северьянов не сводит глаз с Мартова, у которого на одной руке висит длиннополое пальто, другая тычет в темноту. Рот вождя меньшевиков то открывается, то закрывается, но голоса его не слышно. Мартов язвительно переругивается с молодым своим соседом, солдатом, видимо левым эсером.

Ленин неподвижно стоит за столом президиума. Лицо его бледно. С напряженным хладнокровием он молча, широко открытыми глазами провожает бывшего соратника, шумно покидающего зал. Слушает, как, грохоча стульями, эсеры и меньшевики кричат из темноты: «Бланкист!», «Бонапартист!», «Генерал!..»

Лежа в постели, Северьянов вертел подушку. В его голове вилась беспокойная мысль: «Как же это так?! Назвать себя социалистом и вступить в союз с белогвардейцами? Говорить, что ты друг народа, и поднять оружие против Советов — единственно народной власти на всем земном шаре?» Вспомнились слова пустокопаньского друга Ромася Усачева: «Паразиты, а не социалисты! Против власти буржуя Гучкова слова поперек не сказали, а в нашу, рабоче-крестьянскую, начали палить из пулеметов!» Потом встал в памяти разговор с Коробовым на обратном пути с заседания ВЦИК. «Вчера я был в Верховном военном совете, — говорил Коробов, — мне объявили, что я призван в армию и назначен в отдел формирования артчастей для Восточного фронта». И с намеком добавил, что создается также и отдел формирования Красной кавалерии. Северьянов в ответ только одобрительно покачал головой… Ему пришло на память, как однажды Коробов и Наковальнин, выйдя из читальни, заспорили о том, надо ли читать эсеровскую и меньшевистскую литературу? Наковальнин утверждал, что надо читать все: и то, что ты считаешь плохим, и хорошее, и то, с чем ты согласен и с чем не согласен. «Я предпочитаю знать мало, но хорошее, — возразил ему Коробов, — и совершенно не интересуюсь не только плохим, но и посредственным».

«Да, Сергей, ты далеко пойдешь! — сказал себе Северьянов и перевернул подушку к лицу нижней, остывшей стороной. — Почему эсеры и меньшевики подличают даже больше, чем кадеты, клевещут, лгут на каждом шагу?»

Перед ним опять встала картина изгнания эсеров и меньшевиков. «Спит ли сейчас Ленин?» — мелькнула горячая мысль. Как живое, увидел Северьянов бледное открытое лицо Ленина. Глаза Ильича с выразительной проницательностью смотрели в темный шевелящийся зал… Темнота зала постепенно редела. Северьянов стал различать в его глубине простые смелые лица. Все свои!

Глава V

Опускалась ночь.

Коробов и Северьянов, разгромив на митинге возле Смоленского собора в Новодевичьем монастыре эсеров и меньшевиков, вышвырнутых из Московского Совета, вырвались вперед из своей компании и направились к общежитию.