Октябрьские зарницы. Девичье поле

Токарева блестящими глазами посмотрела в открытые, злые глаза Северьянову, который объявил о своем решении пробраться к трибуне и обуздать провокатора.

— Я пойду с вами! — тихо сказала Токарева и побледнела.

Невдалеке, перед огромным кустом кто-то с раздражением бросил, видимо, тем своим спутникам, которые приглашали того на митинг:

— Идите вы к монаху! Я пришел сюда отдыхать, а тут, меж деревьями бегая с вами в потемках, того и гляди, что чей-нибудь кулак затылком поцелуешь.

Обладая острым слухом полевого разведчика, Северьянов уловил в говорливой толпе окающий голос Софьи Павловны. Она, как и многие, не слушала оратора, а спокойно и наставительно кого-то убеждала. Северьянов, приближаясь к центру митинга, бросил тихо Токаревой:

— Слышите? Наша Софья Павловна ораторствует.

— Хотите знать людей? — говорила костромичка. — Почаще заглядывайте к себе в сердце!

— Чтобы узнать этого провокатора, — возражал спокойный голос Сергея Мироновича, — мне незачем заглядывать в свое сердце, Софья Павловна.

— Да, вы правы, меньшевики очень сложно объясняют свое поведение в Самаре.

— Подлые поступки, Софья Павловна, всегда объясняют сложными рассуждениями.

Неожиданно воздух шальной пулей прорезал пронзительный свист, за ним — другой, третий. Послышался топот ног. Голос оратора утонул в гуле выкриков: «Долой!», «Надоело!», «Хватит!»

— Надо сперва усвоить культуру! — крикнул угрожающе с трибуны оратор, — которая создана до нас с вами!

— Буржуазную культуру надо осваивать, — перебил крикуна звучный голос Ковригина, — а не усваивать.

— Вам нужны диктаторы! — взвизгнул озлобленно охрипший тенорок с трибуны.

— Нам нужны не диктаторы, — крикнул ему Северьянов, — а люди честных убеждений и железной дисциплине;!

— И тут дисциплина? — поморщилась Токарева.

— Да, — бросил ей негромко на ходу Северьянов. — Суровая, железная, которая дается человеку полным согласием его воли с совестью! — Отстранив навалившуюся на него чью-то спину, Северьянов добавил уже с улыбкой: — Диктатуру пролетариата приняла?

— Да-да, приняла, сдаюсь! Даже монополию торговли хлебом приняла в твоем беспримерном изложении.

Возле трибуны готовили смену чихавшему в носовой платок и заметно струсившему оратору. Председатель митинга потерял список записавшихся. Двое очередных ораторов очень деликатно оспаривали друг у друга очередь.

— Этому кадету, — со вздохом выговорил кто-то недалеко от Северьянова и Токаревой, — я бы с удовольствием загнул руки к лопаткам.

— Он не кадет, а меньшевик.

— Черт их теперь разберет! А если меньшевик, то и голову оторвал бы.

— Разве ты кадетов меньше ненавидишь?

— Те хоть не так подло маскируются и двоедушничают, как эта дрянь.

Оратор надсадно кричал. Голос его плавал, нырял и выныривал из шумного рокота толпы.

— Вместо свободной торговли хлебом, — неслось с трибуны, — они организуют вооруженные походы рабочих в деревни.

Оратор не сдавался.

— У нас, в Туле, — выкрикивал он, — в Нижнем, в Питере, в Москве и по другим промышленным городам в противовес диктаторским совдепам созданы бюро рабочих уполномоченных. В тот день, когда большевики откроют свой съезд Советов, мы соберем наш Всероссийский съезд рабочих уполномоченных!.. Посмотрим тогда кто кого?..

Северьянов продвинулся незаметно к садовому мусорному ящику, превращенному в трибуну, и, стоя рядом с оратором, неожиданно для всех бросил в толпу во всю силу своего стального голоса:

— Товарищи! Граждане!! Вы все прекрасно знаете, что чем злость добродушнее и спокойнее, тем острее ее щучьи зубы! А у нашего оратора злость помножена на злость и потому беззуба! Он злится сейчас и врет напропалую, но нам с вами хорошо известно, что есть врали искусные. Таким до поры до времени верят. А меньшевики врали бездарные. Им вряд ли теперь кто поверит, если бы они вдруг сказали даже и правду.

Толпа притихла. Оратор-меньшевик выжидательно молчал и потирал ладонью щеку, которая у него отчаянно дергалась. Неожиданной атакой Северьянов как бы вырвал у него язык.

— Вы, меньшевики, — продолжал уже несколько спокойнее Северьянов, обращаясь к притихшему оратору, — и ваши друзья эсеры обходите правду и совсем запутались. Ваши дутые бюро уполномоченных — сплошная фальшивая стряпня, а не представительство рабочих. Там, где рабочим растолковали правду, там они на своих общезаводских собраниях заклеймили позором и ваши самозваные бюро, и ваших липовых уполномоченных.

Под смех и язвительные шутки толпы меньшевика стащили с трибуны. С горсткой своих единомышленников он шумно покидал митинг, повторяя с оглядкой угрозы о голоде, немцах, о железном кольце блокады, которое скоро-де превратится в петлю для большевиков.

— А скажите, — обратился к Северьянову кто-то от самого края толпы, — это точно проверено, что эсеры и меньшевики вместе с белочехами в Самаре подняли оружие против Советов?

— Совершенно точно, — ответил Северьянов, пристально вглядевшись в лицо человека в широкополой шляпе, который задал ему вопрос.

— Какая мерзость! — сделал тот нетерпеливое движение плечами. — Как после этого можно называться социалистами?