По ту сторону дороги, осматривая насмешливо баррикады, шел поручик Орлов. Злобная самоуверенность выбелила его лицо, как выбеливает едкая весенняя роса бабьи холстины. За ним семенил Корней Аверин. Часто забегая вперед и заглядывая ему в лицо, лесник будто говорил приподнятыми локтями, вытянутой шеей и всем напряжением своего тела: «Что прикажете, ваше благородие!»
— Смотри, — повел пяткой косы в сторону Корнея хромой, — твой дружок у князя все тарелки пролизал, теперь к Орлам под крылышко лезет.
— Корнеем богачи давно полы моют и пороги подтирают, — плюнул Семен Матвеевич. — Скажи ему, подлецу, сейчас Орлов: «А ну, Корней, шапку в зубы и — пять раз вокруг села бегом!» — побежит и ни разу не оглянется.
— Точно! — подергивая плечами, усмехнулся хромой. — Корней такой. Потому князь бессменно двадцать пять лет в лесниках держит.
Маркел, обхаживая со своими приятелями ближнюю к церковной площади баррикаду, заметил Северьянова, проходившего к церкви в сопровождении двух бойцов с винтовками:
— Как царю почет, ни шагу без часовых. Наверное, и до ветру под охраной.
— Уходи, Маркел, подобру-поздорову! — бросил черноволосый крестьянин, стоявший возле борон, опираясь на ручку вил, воткнутых железными пальцами в землю. — Хватит вам под святыми сидеть.
— Были бы деньги, — вызывающе огрызнулся Маркел, — а честь везде найдем. Пошли, ребята! Сегодня казаки из них большевистский сок выжмут.
— Своих не стращай! А наши и так не боятся.
Проходя мимо зевавшего на бочке крестьянина в шинели с деревяшкой вместо правой ноги и с большой рогатиной в руках, Маркел крикнул, указывая на Северьянова:
— Подбери губы! Начальство идет.
— Ладно, проваливай! — отмахнулся инвалид рогатиной.
Рядом на камне, лежавшем возле бочки, точил топор богатырского склада пожилой крестьянин в рыжем пиджаке, подпоясанном обориной.
— Дема! Как живешь?
Дема блеснул смоляными зрачками:
— Живем с кашлем в прикуску! — Дема попробовал на ногтю лезвие топора, потом вскинул на Маркела свои угрюмые глаза: — Чего зубы ощерил? Железо увидел, в дрожь небось бросило.
Дема был самый верный друг Шинглы, живший с топора, безлошадник. Хозяйство имел никудышное. Зимой делал бочки и ушаты. Орлов Емельян за полцены брал их на комиссию и продавал на ярмарках и базарах. Не сказав больше Деме ни слова, Маркел повернул обратно:
— Пойдем баб щупать! — Отойдя подальше от Демы, он кивнул в сторону бочара-великана: — С этой бедой еще покалякаем.
— Долго Северьянов «гостил» у вас? — спросил у Маркела один из его свиты — носатый парень.
— Старикам нашим кто-то вдолбил, что красноборские большевики тайно продают имения князя. Вот они, дурачье, и собрались у брата, чтоб с глазу на глаз поговорить с их атаманом.
— Ну и что ж?
— Расколол наших бородачей: одна часть объявила, что будут голосовать в учредиловку за большевиков.
— Это в честь чего?
— Он сказал, что коммуна только часть земли князя берет под себя, а остальная будет отрезана прилегающим деревням. Общества сами будут делить эту землю по своему усмотрению.
— Мудёр!
По пути от баррикады к столпившимся перед церковью девчатам и молодухам компания пустокопаньского ухаря, лавируя в говорливых кучах красноборского люда, натолкнулась на большую толпу мужиков, державших нейтралитет. Среди них Маркел сразу узнал мужа Наташи, невзрачного, лет двадцати пяти парня с выцветшими спереди русыми волосами и серым землистым лицом. Он давно следил круглыми неподвижными глазами за движением Маркеловой ватаги и не сводил с самого Маркела прямого, ничего не выражающего взгляда.
— Круто наши большевики взялись за дело! — говорил кто-то в толпе «нейтралистов».
— Большевики, ребята, не из таких, чтоб грабить нагих, — отозвался парень в захлюстанной шинели с костылем под мышкой. Озирая насмешливым взглядом Маркела, добавил: — Милости прошу к нашему грошу со своим пятаком!
— Миром блоху ловите, Степичев? — ответил, будто не замечая насмешки бывшего фронтовика, Маркел.
— Мы, Маркел Афанасьевич, — живо отозвался Степичев, — недавно прибывши, кто с фронта, кто с заработков, а кто и так по свету шатающий, должны разобраться, что тут у вас к чему?
У баррикад неожиданно поднялся истошный шум. Емельян Орлов с окровавленным лицом и растрепанным костром рыжих волос орал на всю площадь, танцуя перед Демой. Дема спокойно разглядывал на свету широкое серебряное лезвие топора.
— Не бойся собаки, — успокаивал он своего соседа-инвалида, — хозяин на привязи! — И Емельяну Орлову строго: — Уйди, Миллян, от греха! Вертел ты тут нашей волостью, как черт болотом. Теперь твоему правлению конец. А будешь бегать и народ мутить, опять наткнешься рылом на мой кулак.
По толпе, собравшейся вокруг Степичева, пробежал тихий смешок, вслед уходившей Маркеловой компании полетели напутственные словечки:
— Все белобилетники!
— Такими молодцами можно мост мостить.
— Ничего себе хрячки! От любого и негульливая баба двумя крыльями не отобьется.