Окутанная тьмой (СИ)

В здании повисла долгая минута тишины, разрушаемая только тихими вздохами магов и приглушенными хрипами и рыками Хартфилии, когда она, пытаясь преодолеть, превзойти саму себя, поднялась со скамейки, куда ее так заботливо уложили, еще и накрыв пледом, чтобы не замерзла – как глупо с их стороны и … приятно. Неуклюже, еще не совсем, но тело слушалось, хотя все еще было ощущение, что оно не ее, когда отказывалось выполнять самые простые, казалось, элементарные действия – просто стоять прямо без какой-либо опоры. Перед глазами все разом поплыло, будто весь мир кто-то в одночасье перевернул вверх ногами – все чаще появлялись непроглядные черные пятна, как кляксы, скрывая от нее этот мир, пытаясь вернуть ее назад в ту непроглядную, бездонную пропасть, откуда она с таким усилием смогла выбраться всего минуту назад. Во рту неприятно жгло, чувствовался тот же привкус горечи на языке, который на мгновение, казалось, свел ее с ума и лишил рассудка. Устало прикрыв глаза, болезненно морщась от неподвластного ей жара внутри, от все той же беспомощности, от накатившего, неожиданно появившегося чувства голода, Хартфилия, крепко стиснув губы, чтобы просто не сорваться на отчаянный крик, вцепилась руками, ногтями, уже вытянувшимися в когти, в стол, оставляя глубокие, темные, рваные полосы. Люси прекрасно понимает и осознает, что сейчас ее поведение пугает их – эти крики, хрипы, когти, скользящие по поверхности стола, нервно содрогающиеся плечи – они наверняка находятся в немом ужасе перед ней, все, без исключения. Вот только как бы Хартфилия не хотела, она не может совладать с этим чувством беспомощности, бессилия и точащим ее изнутри, доводящим до полнейшего безумия, голодом. Ведь Лия о нем говорила, да, это огромная неподвластная проблема, внутри все как будто меняется своими местами, переворачивается, причиняя адскую боль, вот только голод засел где-то глубоко и нерушимо – он требует крови, свежей души, но только еще не время – шесть часов еще не наступили, еще ведь два дня. Еще сильнее стиснув зубы до противного скрежета, Люси вновь закрывает глаза, мотает головой, надеясь отогнать эти мысли, это желание, наивно полагая, что еще секунда, две и все пройдет, ей удастся совладать со всем этим, но будто подтверждая все ее страхи, это чувство никуда не исчезает. Все остается на своих местах, все по-прежнему хреново, все это так же безудержно и неподвластно ей самой.

-Люси, тише, все уже позади, теперь все хорошо, – как можно ласковее, нежнее проговаривает Драгнил и вопреки собственным страхам, наконец, зародившимися и в нем, слишком уверенно приближается к ней, протягивает руку – вот только Люси не верит ему, совсем не верит этим пустым, холодным, просто безжизненны глазам, не верит этой наглой, самоуверенной ухмылке, вовсе не свойственной ему в такие моменты. Отцепившись от края стола, Хартфилия обернулась, все еще желая увидеть своего настоящего Нацу, а не эту жалкую, пустую подделку, каким он сейчас и является без своих чувств, которые делали его живым. Но нет, перед ней все тоже бесчувственное лицо, холодные глаза и хамовата ухмылка, которая в отличие от его настоящей улыбки, не наводит никаких теплых, греющих душу воспоминаний. Только холод, только огромная, черная, непреодолимая бездна между ними – ведь это, как ни крути, не он. Его рука, все так же протянутая вперед к Хартфилии, не дрожит, доказывая, что и страх в нем перед ней полностью отсутствует и это лишь одно из, которые перестают делать его настоящим, искренним Нацу, даже отсутствие чего-то одного, казалось, самого мелкого, никчемного чувства меняет его в корне. И сейчас он стоит всего в нескольких шагах от нее, смотрит вроде как и ласково, с нежностью, но в то же время в его глазах пустота и обычный холод – безразличность, которая чаще всего бывала в глазах самой Люси. Вот только для нее она была привычной, но видеть ее в нем, в ее Нацу, было страшно и в какой-то степени больно и гадко. Он ведь совершенно не такой, это не его взгляд.