-З-заткнись, Лия! – в этот момент ей ровным счетом было плевать на то, как они смотрят, какими взглядами на нее. В душе было лишь одно, то самое желание не сорваться, бороться или все же сдаться и позволить себе слишком много лишнего, но не здесь, там, на улице. Там столько людей, столько запахов, столько крови, столько душ – этот соблазн непреодолим и от него глаза начинают предательски краснеть. Люси раздражало сейчас абсолютно все – это здание, эти маги, их взгляды, их мысли, эти мерзкие перешептывания, когда они так невинно смотрят на все ее мучения и не понимают, не подозревают, как сейчас близки к смерти. Но больше всего ее раздражает тот, кого она, казалось, любила не такой детской и наивной любовью – Драгнил. Стоит перед, ней протягивает руку, но он не тот, может внешность и та же, но внутри он пустой и холодный, будто от него осталась лишь эта обертка, а все остальное, что только было в нем кем-то нахально украдено, ведь сам он никогда бы и не позволил случиться такому.
От таких мыслей полосы на столе становятся еще глубже, все тело начинает судорожно дрожать и единственная опора, казавшаяся такой крепкой ранее, начинает быстро исчезать из-под рук – стол с глухим треском и грохотом рассыпался под ее напором, превратившись в обычные щепки. Часто, как можно глубже, вздыхая, хватая сухими, потрескавшимися и теперь еще и окровавленными от собственных клыков, губами воздух, Хартфилия просто осела на пол, упираясь в него руками, опираясь только на него.
-Люси, с тобой все хорошо? – Хартфилия осторожно, все так же боясь всего на свете, а в первую очередь саму себя и сорваться, все так же дрожа всем телом, подняла глаза, вглядываясь в маленький, хрупкий силуэт МакГарден, сквозь беспорядочно упавшую на глаза челку, хотя это стало уже привычно, даже в какой-то степени стало ее защитой. Леви стоит прямо напротив нее, их разделяют всего пара шагов, обе маленькие ладошки девушки покоятся на ее животике; смотрит она большими, взволнованными и такими по-детски наивными глазами, улыбается уголками губ. Стоило ей только заметить, поймать удивленный, даже пораженный взгляд Люси на своем животе, ведь Хартфилия и вправду не знала и не подозревала о таком, как на маленьком аккуратном личике МакГарден появляется теплая, нежная улыбка, а на глаза тот час отчего-то набегают слезы, видеть которые просто противно и гадко. – Знаешь, Люси, все эти дни, когда я только узнала, что ты жива, я хотела познакомить тебя со своим сыночком. Он еще совсем маленький, еще не родился, но еще неделька, может чуть больше и я, наконец, смогу увидеть его своими глазами, смогу обнять его крепко-крепко, поцеловать его в лобик и чувствовать это родное тепло, это маленькое чудо, которое я вынашиваю вот уже девятый месяц. Я так хотела разделить эту радость с тобой, Люси, чтобы ты тоже подержала его на ручках, выбрала для него хорошее, красивое имя, как умеешь только ты, стала бы его крестной – я была бы так счастлива. Что же? Что происходит с тобой сейчас, ведь тебе больно, и мы это видим, слышишь? Просто запомни и никогда не забывай – мы тебя не боимся и никогда не боялись, мы всегда будем тебе помогать, будем пытаться сделать это, ты просто скажи, что так мучает тебя, мы же все поймем, я пойму тебя, Люси, – видеть это почти детское лицо с такими горькими, прозрачными слезами на щеках, этой улыбкой для Хартфилии было невыносимо. Но какой бы хрупкой, какой бы маленькой не казалась эта девушка, теперь уже наверняка чья-то жена и будущая мать – сила духа, храбрость, смелость всегда были рядом с ней, таков уж ее характер, такова она сама. Эти чувства никогда не позволяли ей сдаваться, опускать руки и, позорно опустив голову, уходить – она всегда сражалась. Маленькая, но сильная – и это всегда было про нее.