— Пусть лучше будет Люсия, чем просто Люси. Уверена, ваша дочь будет умницей, и имя, выбранное вами, никак не повлияет на неё. Ты главное береги своих девчонок, Гажил, — негромко проговорила Хартфилия, спускаясь по ступеням вниз, выходя под неугомонный дождь, почти сразу же исчезая с поля зрения — этот дождь холодный, но искусанные в кровь губы щипает, будто действительно солёный, как слёзы.
— Я-то буду, а ты за собой смотри и за придурком ненаглядным своим. Кстати, поговори с Джу, с ней творится что-то, а она молчит, как дура… Может, тебе расскажет.
— И зачем ты пригласила меня сюда, в такую ненастную погоду, — Локсар, подняв зонтик чуть выше глаз, недовольно осмотрела Люси. Та, уже вся промокшая с ног до головы, с безразличным лицом, сидела на каменном заборчике в парке, лишь накинув на голову капюшон куртки, который её заметно не спасал. Джувия не знала и искренне недоумевала, почему Хартфилия позвала её сюда, именно одну, но, тем не менее, пришла, увидев на мутном окне надпись пальцем, застывшую всего на мгновение, — она не знала, как Люси это сделала и когда успела, но тут же направилась сюда. В душе был какой-то страх, что, быть может, Люси собирается бежать, все же перед ней все так просто раскрыли карты, рассказали, где Адриана, где Райто, Венди и Эми, что если она воспользуется этим, ведь ей в последнее время дали слишком много свободы? Но Люси не собиралась сбегать, по крайней мере сейчас, — было ещё много дел, и не только в гильдии, чтобы вправить некоторым личностям мозги весьма поучительными разговорами, но и с демонами. Эта была, пожалуй, главная головная боль Люси, и она собиралась узнать всё относительно Леона и того демона, вот только жители Ада искренне не любят дождь и сырость, они любят ночь. — Люси, так ты будешь говорить, что происходит? — Локсар с нескрываемым упрёком посмотрела на Люси сверху вниз, сузив глаза настолько, что они казались совершенно чёрными, как у Кина. Джувия любила дождь, любила шум капель, это тёмное, свинцовое небо и лужи под ногами, но не сейчас — было много забот дома, да и Леону стало хуже, он не мог вспомнить ничего, что волшебники так виртуозно наплели ему, и из-за этого просто растерялся, расстроился, потеряв сознание. Поэтому Локсар было не до глупых записок пальцем на окне, игр и нелепого молчания в своё оправдание.
— А я думаю, что сейчас говорить будешь ты, Джувия. Расскажи мне, пожалуйста, зачем, с какой целью ты это делаешь? — Люси, подняв глаза, на удивление Локсар только аккуратно коснулась её живота рукой, но Джувия была готова поклясться, что даже сквозь тёплую куртку чувствовала тепло, жар от ладони Люси и её дрожащих пальцев. — Зачем ты сама, собственноручно убиваешь своё счастье? Зачем ты вновь и вновь, каждый день, глотаешь эту дрянь? Зачем уменьшаешь свои шансы завести ребёнка после? — Локсар замерла в недоумении, глядя в глаза Люси — та плакала, искренне, или это просто дождь, его капли скатывались по её щекам, но Джувию тут же бросило в дрожь, стало невыносимо жарко, не комфортно. Это бледное лицо, мокрые волосы, дрожащие губы и слёзы — Хартфилия действительно плакала, Джувии не показалось, но от этой находки легче не стало.
— Откуда? Откуда ты знаешь, что я делаю? Ты, Люси, следила за мной или тебе кто-то рассказал об этом? — тихо пробормотала Локсар, сильнее сжимая пальцами ручку зонтика, мысленно желая избежать этого разговора, провалиться под землю. Было невыносимо больно, когда кто-то лез в самое потайное, далёкое, сокрытое от посторонних глаз — Джувия не хотела, чтобы в её душу кто-то проникал, копошась там, но ничего поделать она не могла, было поздно. Всё тайное стало явным, между ними, когда-то соперницами, а теперь, возможно, подругами.
— Я вообще-то всё вижу, дура. А теперь объясни, почему ты пьёшь эти таблетки без конца, они для тебя уже словно наркотик? Почему ты так боишься забеременеть — Грей, как я знаю, не против, да и ты говоришь ему, что рада серьёзным намерениям. Но почему всё равно пьёшь? — Хартфилия смотрела, казалась, в самую душу, она уже была там, перебирая мысли, сокровенные мечты Локсар, оттого той было так некомфортно. Эти глаза, покрасневшие, почти дикие, среди дождя казались почти обычными, безразличными, но в них не было упрёка и насмешки.