Олег Даль. Я – инородный артист

ОНА: Какой ты умный и рассудительный. Давайте выпьем еще. Я так рада вас видеть! Как-то даже жутковато! Столько в мире произошло, и вдруг все – дым, мираж – и вы с нами.

ДРУГ: Да, да, да! Начинались и кончались войны, сменялись правительства, друзья переходили на ту сторону баррикад…

ОН: «Иных уж нет, а те далече»

ДРУГ: Однажды в конце лета мы узнали, что застрелился Хемингуэй.

ОНА: Да, это было уже без нас

ОН: Без нас?

ОНА: Да, это было уже без вас. (После паузы.) Выпьем за него. За праздник, который всегда с тобой. Это не пустые слова.

ОН: Ты – прелесть!

ПОДРУГА: Конечно, мы постарели…

ДРУГ: Неправда, повзрослели…

ОН (поднимает бокал): Итак. Подводя итог. От последней, забытой нашей встречи, каждый прошел свою отдельную жизнь длиной в семнадцать лет, кто – как, кому как повезло! (Ей) Ты счастлива?

ОНА: Да!

ДРУГ: Стыдно быть счастливым в одиночку.

ОН (подруге): А ты?

ПОДРУГА: Да!

ДРУГ: Ну, тогда другое дело.

ОН: Прекрасно. Ну, тебя, дедушка, я и не спрашиваю. Так вот. Все это было, и слава Богу. Но, может быть, жизнь богата еще и тем, что в тебе живет то, что с тобой не случилось, но могло случиться; может быть, твоя жизнь богата и тем – что ты безвозвратно потерял, а мог этим обладать… и, может быть, обладание тоже потеря.

ДРУГ: Обладание – потеря?

ОН: Пушкин писал: «Я помню чудное мгновенье», как раз не вкусив плода, а когда с божьей помощью перешел этот таинственный порог, назвал «гения красоты» – вавилонской блудницей. Это тоже о том, что не произошло, но было только великой мечтой. Я что-то напутал, вы меня не поняли?

Все молчат. Дождь внезапно кончился. Окна засветились и заполнились жизнью улицы. Как будто зажглись экраны телевизоров, но звук не включили.

ПОДРУГА: Дождь кончился. Мы бежим.

ОНА: Вы оставайтесь здесь, нас не надо провожать.

ОН и ДРУГ остаются одни.

ДРУГ: Как-то быстро они упорхнули, неожиданно.

ОН (смотрит в окно).

ОНА и ПОДРУГА выходят из кафе и стоят на троллейбусной остановке.

ОН: Они мало изменились, так, морщинки у глаз… те же голоса, жесты, манеры.

ОНА и ПОДРУГА оборачиваются и машут им. Смеются, что-то говорят, показывают им часы, качают головами

ОН: Голоса мало меняются. Она меня узнала по телефону с полуслова… «Это ты?»…Поразительно!

ОНА молча его спрашивает «что?»

Он показывает ей жестами набор номера телефона и говорит полушепотом, полуутвердительно, полувопросительно: «хорошо»!

По ее губам понятно, что она говорит «хорошо»!

Подошел троллейбус, и ОНА и ПОДРУГА исчезли в его темноте, и только две руки мелькнули в прощальном взмахе, смытые шторами дверей.

ОН: Знаешь, что сейчас произошло за этим столом?

ДРУГ: Что произошло?

ОН: С этим вином мы выпили яд прошлого, яд безвозвратных потерь, побед и поражений. Мы раздавали здесь время, и оно нам этого не простит.

Подходит официант, подает счет. ОН расплачивается.

ОН: И за это надо платить.

Они выходят на улицу, медленно переходят Садовое кольцо и двигаются к троллейбусной остановке.

ОН: Время не терпит сумятицы, оно любит последовательность, порядок. Ты заметил, как бы рано иногда ни наступала весна: и снег давно сошел, и идут дожди, и тепло, а деревья стоят и стоят голые, и трава не растет, а придет час… час настоящего…

Они стоят на остановке, ждут и смотрят в разные стороны.

Молчат.

ОН: Я устал.

Подошел троллейбус и отошел. И снова пошел дождь.

Садовое кольцо, похожее сверху на мокрое блюдце, по краю которого катятся в разные стороны усатые троллейбусы.

Старый московский двор. Старый московский дом. Здесь ОН родился, здесь живет его мать. Они сидят на скамейке. ОН жмурится от красных зайчиков, бегающих по лицу. Заходящее солнце рассыпалось во множестве вымытых дождем окон.

ОН: Когда будем делать ремонт?

МАТЬ: Какой ремонт?

ОН: Ну, обои надо, в конце концов, сменить, они скоро упадут на вас.

МАТЬ: Успокойся, что с тобой? У тебя что-нибудь случилось?

ОН: Нет. А что? Все в порядке. Я ушел

Мать смотрит, как ее сын идет по старому двору. Входит в арку и ярким черным силуэтом останавливается на фоне улицы. Закуривает. Дым причудливо вьется вокруг его головы. ОН смотрит на нее. На лавочке сидит маленькая, седая старушка. Это его мать. Она медленно поднимается и идет в подъезд. Старая московская лестница без лифта. Мать медленно поднимается на четвертый этаж. Тяжело дышит. ОН догоняет ее и поднимается чуть сзади.

ОН: Как ты себя чувствуешь?

МАТЬ: Прилично.

ОН: Давление?

МАТЬ: Давно не мерила.

ОН: Надо мерить.

МАТЬ открывает дверь, они входят в прихожую.

Звонит телефон. ОН берет трубку.

ОН: Ее нет дома. Кто звонил? Что передать? Хорошо. (Кладет трубку.) Звонил Коля. Как у Марии сессия?

Мать: Сегодня зачет.

ОН: Какой?

МАТЬ: Я не помню.

Они идут в комнату, мать садится в кресло.

МАТЬ: Она и не говорит, знает, что я ничего не понимаю и все забываю…

ОН ходит по комнате, потом останавливается и смотрит на стену, где висит иллюстрация из журнала мод.

ОН: Мама! Где мадам Сомари? Опять Мария вывесила эту пошлую картинку.

Срывает ее и медленно рвет, аккуратно складывая.

ОН: Разумная девка, а вкуса нет. Слава Богу, хоть одевается прилично.

Отходит к окну, смотрит на крыши домов.

МАТЬ: Что с тобой?