Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

30 марта 1969 года беседа с Ефремовым о его первой режиссерской работе в кино появилась в «Строительной газете», с портретом. Очаровательно простодушна советская пресса: раз мост строится — значит строительство. Фильм уже вышел четыре года тому назад, но какая разница? Вообще тут абсолютное совпадение с истиной, поскольку мост через Волгу тогда действительно строился, именно тогда, когда снимался фильм по очерку журналиста Наума Мельникова. Он стал автором сценария, соавтор — Ефремов, он же постановщик. Сопостановщик и главный оператор — Гавриил Егиазаров.

В общем, Ефремов поднял всех заинтересованных лиц. Оргспособности его были необыкновенными. Говорить о фильме газетчикам он начал еще в августе 1964-го, задолго до премьеры. В «Московской правде» вышел материал «Снимает „Современник“» — обобщение, однако. Пресса назвала находку с мостом удачной: «И мост, и фильм делались этим летом одновременно. Строители видели в актерах не гостей, а соратников по труду. Такая попытка запечатлеть жизнь вызывает чувство уважения. Кто заставил коллектив „Современника“ работать столь требовательно и интенсивно, засучив рукава? Никто и ничто — кроме зова сердца». Альманах «Москва». Трогательно — и неповторимо.

Ефремов уже набрал опыт работы с газетчиками. В душе его буря. Он вполне созрел хлопнуть дверью театра. Дал интервью, из которого и следовало логически, и в заголовок было вынесено: Мосты друг к другу. О. Н. все лучше понимает, чем кончится дело, но сказать актерам не может — он действительно трепетно ответственный человек — что затея единодушия и театра единомышленников проваливается. Мучился, не напрасно ли винит в этом коллег, нет ли тут и его ответственности. Но у него не было компьютера, чтобы разобрать на составляющие причинно-следственный салат коллективного творчества — сколько кто вложил и почему не сработало. Не было — и всё.

* * *

Если читать книги о Театре, написанные Немировичем-Данченко, а также Виленкиным в сотрудничестве с ним, то на картину тоже будет приятно посмотреть, и она другая, не станиславская. Писателю чуть-чуть легче: он пишет все-таки один. Театр — публичное творчество, у зрителя на глазах. Глаз этих много — плюс натруженные глаза театральных критиков. Артист на сцене один, а за спиной шепчутся тени в возрасте начиная от аристотелева.

Ефремов о своем первом театре рассказывал сам — в дневнике совсем чуть-чуть, больше в прессе, но никогда не руками литературных секретарей. Я поясняю о секретарях, поскольку актерские и режиссерские книги далеко не все написаны теми персонами, фото которых помещено на обложке. А я хочу хоть криво-косо писанное, но руками того, чье имя в титрах. Прочитав, например, великолепную книгу И. М. Смоктуновского, я первым делом кинулась к его дочери, Марии Иннокентьевне: сам ли писал? Она рассказала, как выглядел процесс. Да, сам. Получается, он был первоклассный писатель.

Многие знаменитости — видимо, из-за своей тотальной занятости, — нанимают литзаписчиков, но честные люди потом еще и указывают в титрах, кто именно им помогал. Избыточно скромные — не указывают и клянутся везде, что писали сами. Так вот: Ефремов мог написать свою книгу сам, литературного таланта хватило бы точно. Но, во-первых, ему действительно было некогда, проза требует времени, досуга, тишины, нянек с супами-кашами, а во-вторых — с 1964 года он уже не был расположен к говорению прямой правды об окружающих в лицо этим окружающим. Он пришел к трагическому пониманию жизни, но об этом никому не следовало знать. Он уходил в себя, мог пить днями, мог не пить, но две боли свербили постоянно: невозможность любви к той-самой-женщине и нереальность ансамблевого театра с единомышленниками, с общением, с мостами.

В дневниках, написанных на фоне славы театра и постоянных съемок в кино — а фильмы как на подбор («Живые и мертвые», «Строится мост», «Вызываем огонь на себя», «Война и мир», «Айболит-66»), — он пишет тяжелые слова. За год непрерывного общения я привыкла к его разным почеркам и уже знала, в каком состоянии написан тот или иной текст. Почерков было много. К 1964 году почерк стал уверенным, окончательным, быстрым, скупым, а стиль записей жестким, телеграфным, ассоциативным — теперь всё для себя. Прежние дневники еще могли намекать на возможного адресата, пусть призрачного, а теперь текст словно армейская койка — с одеялом, заправленным по линейке.

ДНЕВНИК, последняя тетрадь, 1965 год, «Дневник гастролей», Ленинград, 2–5 июня. Приложение — листок «Вводы для гастролей» — написано на выдранном из другого блокнота линованном белом листке «24 апреля пятница» — это было только в 1964 году. То есть приложение про 1964-й, а гастрольные записи за 1965-й. В блокноте вырезаны не только первые листки, но вся вторая половина. Вырезаны, как и раньше, аккуратно. Оставшееся воспроизвожу постранично, нумеруя страницы:

«1. Худ. принципы — обязат.

Точка зрения труппы.

Доказать необходимость существующей структуры — принципами искусства.