— Значит, ты должен был тут сидеть, как собака на цепи… Дом караулить… Кто тебе разрешил уйти?..
Коля молчит.
— Ложись, негодяй!
И снова р-раз!.. P-раз!.. Р-раз!..
Тайка зажала уши. Мишкина мама, вся бледная-бледная, гонит Мишку домой. Мишка не уходит.
А тот все бьет, бьет и бьет.
Коля долго молчал, терпел, не сдавался, но вдруг все-таки закричал:
— Ой, больно! Ой, больше не буду!
— Сдался! — сказал Толька.
— Трудно огольцу, — сказал Сережка.
А тот все бьет, бьет.
Мишкина мама больше не могла вынести. Она кинулась к двери, стала ломиться в квартиру номер четыре. Стучит в дверь кулаками, пинает ногами.
Там все притихло. Потом топ… топ… топ… Маевский спустился ко лестнице, открыл дверь.
— А-а-а… Марья Ивановна! — сказал он и даже постарался улыбнуться. — Что вам угодно?
А сам смотрит на нее колючими глазами.
Мишкина мама говорит:
— Пощадите ребенка… Нельзя же так… Смилуйтесь…
У него сразу сдуло с лица улыбку. Говорит-рычит:
— У вас, сударыня, есть свой щенок. Вот вы его и воспитывайте. А этого я уж как-нибудь сам воспитаю.
Хлопнул дверью, запер ее и опять топ… топ… топ…
И снова бьет.
Тайка ревет. Мишкина мама тоже плачет. Сережка нахмурился. Тоська опустил голову. Мишка закрыл уши руками. Толька просто так стоит.
Выходит на крыльцо тетя, крестит рот:
— Бог напитал, никто не видал. А кто видел, тот не обидел.
А за ней дядя, старый черт. Он говорит:
— Откуда и почему такое скопление людей? Что тут за крестный ход?
Им объяснили. Они тоже стали слушать, как бьют Колю. Слушают совсем спокойно.
Мишкина мама бросилась к тете:
— Евдокия Евсеевна! Голубушка! Забьют ведь мальчонку!
Тетя поглядела на дядю, а потом говорит:
— Моя хата с краю, я ничего не знаю. И ты, Машенька, отойди на крайчик!
А дядя говорит:
— Кыш по домам! Все кыш по домам!
А на Сережку стал кричать особо:
— Ты, арестант, зачем сюда прибежал? Марш отсюда! Чтобы я твою противную рожу больше здесь не видел!
После таких слов, конечно, все разбежались.
Мишка успел еще послушать у щелки «Для писем и газет», но за дверью стало тихо.
— Уже убили, наверно, Колю!
Сожгли они его, что ли?.
Ночь прошла тревожно, быстро, а чуть забелелось утро, все ребята сошлись у Колиной двери.
Вот гудки отгудели, колокола отзвонили, водовоз побывал, арестантов провели на работу, солдаты прошли с веселой песней.
А за дверью все тихо.
Наконец, большеухий Мишка услыхал:
— Шевелятся!
А Сережка добавил:
— Продрали глаза-то!
Это правда. Вот по лестнице топ-топ-топоток: выходит сама Полина Александровна, госпожа Маевская. А как выходит? Со старой корзинкой. Значит, в дровяник за углями для самовара.
— Смотрите-ка! Сама за углями пошла! — говорит Тоська.
— Они его теперь не выпустят! — добавил Сережка.
— Фря какая! На высоких каблуках да в дровяник! — заметила Тайка.
Маевская набрала углей, вернулась, заперла за собой дверь и опять все стало тихо. Значит они сидят — чаи распивают.
Но вот топ! топ! топ! — вышел, показался господин Маевский в нечищенных сапогах, протопал по двору и на улицу.
— Хорошо! Одним гадом меньше! — сказал Сережка.
А вот, слава богу, и сама вышла. Опять с корзинкой, только уж с другой — с новой. Не иначе — на рынок.
Теперь надо узнавать, что они сделали с Колей. Теперь или никогда! Пока их нет дома!
Все прилипли к дверям. Сережка спрашивает в щель:
— Коля, ты здесь?
Никто не отвечает.
Сережка снова, погромче:
— Коля, ты здесь? Это я. Сережка, спрашиваю.
Но нет ответа.
Мишка говорит.
— Наверно, они его убили! Очень просто!
Но вот Тоська решительно достал ключ. Клинг-клянг, и дверь отперта.
Ребята туда.
Но на лестнице Коли нет.
Отперли дверь в комнаты: тот же ключ подошел. Вошли в квартиру.
Все кругом раскидано, не прибрано, постель не заправлена, посуда не вымыта, на полу сор. Приторно пахнет табачищем да еще какими-то духами. Как в парикмахерской!
Но что же это?
В комнатах Коли нет!
В сенях тоже нет!
И на кухне нет!
Сожгли они его, что ли?
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
7
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Что с тобой, хлопчик, сделали!?
⠀⠀ ⠀⠀
Сережка говорит:
— А на балконе-то!.. Надо еще на балконе посмотреть!..
Вышли на балкон… И вот он — Коля!
Он лежит прямо на полу, без подстилки, без подушки, ничем не прикрытый. Как, видно, бросили, так и лежит.
На рубашке у пего кровь, на голове тоже кровь, глаза закрыты, нос острый, губы запеклись.
Лежит, весь скрючился, видно, назябся за ночь. Лежит, еле дышит. Вдруг пошевелился, застонал.
— Колечка, что с тобой? — жалобным голоском спросила Тайка.
Он не отвечает. Не слышит, что ли? Неужели спит?
Сережка решил разбудить его. Но только дотронулся, Коля как закричит:
— Ой, больно, больно!.. Ой, больше не буду!..
— Коля!.. Да что ты это?.. Это я, Сережка!..
Коля приоткрыл глаза.
— Коля! — говорит Тайка. — Колечка!..
И больше ничего не смогла сказать: заплакала.
Сережка рассердился:
— Не плачь, рева-корова!
А Тоська сказал:
— Постойте! Я сейчас!
И удрал… Куда удрал, почему удрал? — непонятно.
Тут Коля через силу заговорил, стал всех гнать:
— Уходите! А то он меня убьет!