Ольга Ивановна

-- Он знает, я должен был ему сказать.

Ольга Ивановна ласково поглядела на Хачатрянца и засмеялась.

-- Что он вам сказал?

Хачатрянц засуетился и проговорил:

-- Паздравляю, паздравляю... собственно говоря...

-- Ольга! Пойдемте на минутку к вам, мне необходимо высказаться, позвольте...

-- Николай Петрович! Я хочу спать -- лучше завтра.

-- Нет, я вас прошу.

В его голосе слышалась мольба.

Она взяла его под руку и повела к себе.

В ее комнате горела лампада. Она не зажгла больше ничего. Они сели на "тот" диван. Он нагнулся к ней и, тяжело дыша, спросил:

-- Ты у него была все время?

Она спокойно сказала:

-- Да.

От нее пахнуло вином. У него остановилось дыхание. Он подвинулся ближе, взял ее за обе руки повыше локтя и, крепко сжимая, спросил глухим голосом:

-- Ты пила?

Она отвечала тем же спокойным тоном:

-- Да.

-- Оля!.. Что это?.. Ты смеешься?..

-- Нет... я вижу, что ты хочешь оскорбить меня... Разве я не читаю в твоих глазах?.. Ведь ты думаешь: "Она пробыла пять часов, пила у него... следовательно..."

-- Ольга!

-- Что?.. Неправда?.. Ну что же -- я была, я ничего ему не сказала раньше... Мне было приятно, что он со мною груб. Мы ужинали -- я берегла к концу... При первой его вольности я сказала ему, что он видит меня в последний раз.

-- Оля! Зачем же тогда вся эта комедия?

-- Ты упрекаешь меня?.. Тогда иди, иди к себе... Не нужно мне тебя... никого мне не нужно...

Она встала, зажала уши, замотала головой:

-- Ничего не хочу слушать... Ты мне не веришь... Ты не любишь меня, довольно...

Денисов тихо подошел к ней, нагнулся и начал целовать ее в щеку часто-часто, не отрываясь.

-- Прости меня, я исстрадался, -- прошептал он.

Она скоро успокоилась, и они снова сели. Он говорил, что с этой минуты он ей беззаветно верит, что он безумно и навеки счастлив. Она улыбалась, положив ему голову на плечо и глядя на него прищуренными глазами. Он ласкал ее, гладил ей руки, целовал их.

-- Какой ты нежный, хороший, -- говорила она, -- тебе надо было родиться девушкой.

Потом они услыхали движение в комнате Хачатрянца. Он как будто танцевал. И вдруг громко запел:

Вечерком гулять ходи-и-ла...

Дочь султа-а-на... молода-а-я...

-- Аракел Григорьевич! Идите сюда, к нам, -- крикнула Ольга Ивановна.

Он прервал пение и отвечал:

-- Не могу: я не одет.

-- Оденьтесь.

-- Не стоит, я вам лучше петь буду.

И он продолжал:

Каждый день она к фонта-а-ну

Шла, красо-о-ю... всех пленя-а-я.

Он спел еще несколько романсов, поиграл на скрипке. Когда Денисов вернулся в комнату, Хачатрянц, лежа в постели и перебирая струны, тихо напевал печальную армянскую песню.

-- Паздравляю, паздравляю, -- сказал он, обрывая пение на полуслове.

XIII.

Будагов стал чаще бывать у студентов. С Ольгой Ивановной он был приветлив, шутлив, но как-то сдержан. В нем говорила скромность, которую он выработал в себе по отношению к женщине. Когда она начинала кокетничать с ним, как с другом своего жениха, в сущности -- мужа, он переводил разговор на что-нибудь серьезное.

Хачатрянц с какой-то особенной, комичной радостью отнесся к известию о женитьбе Денисова. Он галантно изгибался перед Ольгой Ивановной и говорил:

-- Паздравляю, паздравляю, собственно говоря. Вы найдете во мне самого прэданного друга. Я буду приходить к вам обедать и вспаминатъ, как мы с Николаем у вас поселились и как пели вместе с вами "Ноченьку".

Прошел январь месяц, потом февраль. У Ольги Ивановны увеличилась практика. Денисов достал урок. В общем они имели больше ста рублей в месяц. Хачатрянц в шутку говорил, что он на хлебах в "сэмейном доме". Жили они с Денисовым по-прежнему в одной комнате.

В начале марта, в ясный солнечный день, молодые люди -- Хачатрянц, Ольга Ивановна и Денисов -- сидели за столом и пили чай. Ольга Ивановна, свежая, пополневшая, с ямочками на щеках, в изящном капоте, веселая, счастливая, хозяйничала. Студенты острили друг над другом.

Вошла Вера и подала Денисову письмо от Наташи. Это было первое после ноября. Денисов равнодушно разорвал конверт и стал читать.