Читаем Ольга Седакова: стихи, смыслы, прочтения. Сборник научных статей полностью

В «Китайском путешествии» Ольги Седаковой можно найти и скрытые мифологические образы Паньгу или дерева Цзянму, прочитать темы Лао-цзы и мудрость Конфуция, найти переклички с первой поэтической антологией «Ши цзин», но самым неожиданным окажется открытие внутренней связи с основной тайной Древнего Китая – «И цзин», «Книгой перемен». Классическая мысль – вот основной ландшафт «Китайского путешествия». Классическая мысль – это огромное старое дерево:

задыхается, бегом бежит сердцес совершенно пустой котомкойпо стволу, по холмам и оврагам веток…(1: 329)

Для нее время не властно, поэтому «падая, не падают, / окунаются в воду и не мокнут длинные рукава деревьев» (1: 329). Вся древневосточная мудрость Китая спрятана в свернутом виде в небольших восемнадцати стихотворениях «Китайского путешествия»[686].

Эпиграф «Китайского путешествия» – это слова из четвертой главы «Дао дэ цзин»[687] в переводе Ян Хин-шуна, напоминающие загадку для знатоков. На эти слова Ольга Седакова отзывается в четвертом стихотворении тоже формой загадки:

Величиной с око ласточки,с крошку сухого хлеба,с лестницу на крыльях бабочки,с лестницу, кинутую с неба,с лестницу, по которойникому не хочется лезть;мельче, чем видят пчелыи чем слово есть.(1: 330)

Попробуйте отгадать, что это! Интересным покажется сопоставление двух стихов тому, кто обратит на это внимание.

В центре древнекитайской традиции находится человек, обладающий знаниями и культурой (цзюн-цзы – благородный муж), которого Конфуций противопоставил ничтожным людям (сяо жень). Многие суждения Конфуция исходят из этого противопоставления. В «Китайском путешествии» нет упоминания имени Конфуция, но контур конфуцианского человека культуры обозначен в поэтической книге русского поэта. Это такой человек, который доверяет тому, кто сам может знать и понимать: «Люди, знаешь, жадны и всегда болеют…», «Знаете ли вы, карликовые сосны, плакучие ивы…», «Знаешь что? Мне никто никогда не верил…», «Ты знаешь, я так тебя люблю…». Здесь доверительность такого рода, когда сообщается нечто, что обычно никому не рассказывается, только самым дорогим и любимым. Кульминацией этой дружественной связи «знающих» служит тринадцатое стихотворение, в котором усиливается значимость «знающих» четырехкратным повторением: «Знающие кое-что о страсти… / знающие кое-что о мире… / знающие, что… / знающие, откуда…» В стихотворении этот ряд замыкается семантически насыщенным словом «любящие»: «любящие быть вместе», что вводит слова знающие – любящие в один общий ряд. Здесь «знающие» и «любящие» противопоставляются «простым скупцам и грубиянам» – ничтожным людям, по Конфуцию.

«Китайское путешествие» как отдельное самостоятельное произведение в композиционном плане откликается на мысли Конфуция о назначении поэзии, который был составителем первой поэтической антологии «Ши цзин» – «Книги песен». Структура этой книги хорошо изучена, кратко ее можно представить как «нисходяще-восходящее движение», которое имеет свою строгую логику развития. В Древнем Китае поэтическое творчество понимается как восхождение (син ) от грубых материальных форм в мир духовного обновления: «…поднявшись из глубин множества сердец, он (дух. – Н.Ч.) как бы сосредотачивается в едином дыхании единых уст»[688].

«Китайское путешествие» начинается картинами радостного узнавания и открытия: «спокойны воды», «медленно плывет джонка в каменных берегах», «отвязанная лодка / плывет не размышляя». Но уже в седьмом стихотворении иначе:

Лодка летитпо нижней влажной лазури,небо быстро темнеети глазами другого сапфира глядит.(1: 333)

По-видимому, нижней композиционной точкой «Китайского путешествия» являются девятое и десятое стихотворения, затем ведущим окажется движение вверх и достижение в восемнадцатом стихотворении «в едином дыхании единых уст» состояния благодарности, от первого слова-действия «похвалим» к последнему слову-состоянию «хвала». Здесь хоровое исполнение гимна во славу высокого единства. Как дальше будет видно, в восемнадцатом стихотворении собраны образы и темы всех предыдущих стихотворений в соответствии с символикой восемнадцатой гексаграммы «Книги перемен», в которой сказано: «восстановить отношения с предками» путем «жертвоприношения у западной горы» в форме похвалы всем носителям «положительных сил» и «достижений предыдущих позиций»[689].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги