Олигархический транзит

Акимов пережил смятение. Всё последнее время он, чтобы подавить горечь и не ожесточиться, старался воспринимать Бугаева и Светлану как малых детей, несмышлёнышей. Пробовал даже умиляться, на них глядя. Вспоминал молодость, пытаясь поставить себя на их место. Как и весь экипаж, он не сомневался, что у них уже «всё было». Но если с Бугаевым уловка прошла легко, то Светлана не желала входить в предписанную ей роль. Образ игривой лани почему-то никак к ней не подходил, хотя, казалось бы, для этого было всё: и сила молодости, и грациозность, и наивная ребячливость в характере… Слишком уж она при всём при том была мудра. Или слишком серьёзно относился к ней Акимов. Или, может, она становилась мудрее, оттого что он к ней серьёзно относился?..

Сравнительно мирный период в экипаже продлился недолго. У моряков нарастало раздражение — от вынужденного тесного соседства, от духоты и недостатка движений, от изоляции и полного неведения. Что ждёт впереди, какие действия предпримут захватчики? Начались мелочные ссоры даже среди тех, кто никогда раньше не ссорился.

Старпом сориентировался по солнцу в иллюминаторе и поделился наблюдениями со всеми: Гибралтар остался позади, судно идёт на юго-юго-запад, примерно в направлении Канарских островов. Сикорский к слову заметил, что с детства мечтал побывать на Канарах, о которых много судачат, а когда пару лет назад впервые пристал в Лас-Пальмасе, то поразился, насколько там скучно: скалы да колючки, совсем не на что посмотреть.

— Ну и что? — с вызовом спросил Лайнер.

— Ничего. — Сикорский пожал плечами.

— Я спрашиваю: ну и что? Вот какие дураки эти богатые, да? А разве на нарах лучше?!..

Александр Васильевич от подобных истеричных перепалок и ссор старательно уклонялся, но жизнь достала и его: демонстративно вывернул наизнанку свой клетчатый пиджачок и повесил на барашек иллюминатора проветриваться. Он привык каждый день стоять под душем, часто менять рубашки, а тут приходилось париться в одном и том же.

Чернец первые дни занимался по утрам зарядкой. Дело благое, но в тесноте не для всех, видимо, приятное. Тем более что Андрей приседал и размахивал руками самозабвенно, вторгаясь на чужие территории, так что соседям приходилось от него шарахаться. Первым не выдержал Лайнер:

— Слушай, хватит гнуться! Без тебя дышать нечем, воняет, как в цирке.

— Ты ополоснись поди! — посоветовал Чернецу Сипенко. — И носки постирай.

У того заиграли на лице желваки:

— А ты, отец, пердишь по ночам. Я же молчу.

— Андрей, хоть ты останься человеком! — попросил старпом.

— Человеком? — пробормотал Чернец, уже забившись на матрас и сжавшись в комок. — Самая никчемная и грязная тварь — человек…

Бугаев после обидного для него ночного происшествия стал точно одержимый: не отходил от Светы ни на шаг, постоянно пытался вызвать её на разговор, ставил какие-то условия. Говорил вещи почти безумные: например, что он один на судне знает правду, что раскрыл преступление, рискуя своей жизнью, и уже за этот подвиг заслуживает её любви. Нелепое заявление привлекло многих; Ругинис, услышав его слова, даже крякнул с досады, Сикорский задумчиво присвистнул, а Жабин произвёл угрожающий жест, как будто у него чесались руки. Светлана защищалась от Мишиных домогательств, как могла, и тоже начинала выходить из себя. Акимов едва сдерживался, чтобы не вмешаться. Бугаев же в подобных случаях словно нарочно дразнил старпома, с вызовом на него поглядывал; его продолжало притягивать к Акимову как магнитом; похоже, ему хотелось снова, как бывало на ходовых вахтах на мостике, войти со старпомом в доверительный контакт, как будто разузнать о чём-то или доспорить… Однажды Бугаев сказал Свете (и это тоже многие слышали, укрыться от посторонних ушей в набитом людьми помещении было невозможно), что она не имеет права его отвергать, потому что у него, в отличие от окружающих, есть высшее предназначение. Он не тупое быдло, как другие матросы. И не ископаемый вроде старпома, прикрывающего своё двуличие совковой моралью. Они духовные мертвецы, трупы. А он ищет в жизни цель и смысл и найдет их, откроет людям свет истины, подчинит этот потонувший в грязи и преступлениях мир высшим законам. Но для этого требуется много сил и уверенности в себе. Долг женщины — поддерживать в мужчине эту уверенность, а не убивать её…

— Позанимайся онанизмом, мальчик, — грубо ответила Светлана. — У тебя всё ещё впереди.

К концу первой недели заточения это уже было скопище полусумасшедших, до предела взвинченных людей, готовых взорваться от любого пустяка и вцепиться друг другу в глотку. Старпом едва держался, чтобы самому не взбеситься. От непрерывно висящего дыма, в котором терялись реальные очертания предметов, от смрадных запахов и всеобщей агрессии, портившей атмосферу похуже любого смога, от собственного давно не мытого тела с мышиным запахом нестираного белья, от беспомощности он тоже готов был возненавидеть себя и весь мир…