Олимп

Никто не способен был квитироваться в спальные покои Геры, даже сама хозяйка. Давным-давно – если вечная память ей не изменяла, ибо настали дни, когда даже это вызывало сомнения, – богиня сама попросила Гефеста обезопасить её чертоги при помощи волшебного искусства. С тех пор в стенах постоянно пульсировали силовые поля квантовых потоков, похожие на те, что защищали Трою и стан ахейцев по воле моравеков от божественного вмешательства, но всё-таки немного иные; армированная дверь из титана удержала бы снаружи даже разъярённого Зевса, к тому же хромоногий на удивление плотно подогнал створку к квантовому косяку и запер на потайной замок, открывающийся лишь в ответ на телепатический пароль, который супруга Тучегонителя ежедневно меняла.

Послав мысленную команду, Гера сняла запор, скользнула в спальню, захлопнула за собой бесшовную дверь из блистающего металла и сразу направилась в ванную комнату, сбрасывая на ходу хитон и грязное бельё.

Для начала волоокая опустилась в глубокую ванну (вода в неё подавалась прямо с вершины Олимпа, полученная из кристально чистого льда подземными машинами Гефеста, внедрёнными в огненное жерло древнего вулкана}, Затем Гера с помощью амброзии отмыла с белоснежной, сияющей кожи самые тусклые пятнышки, самые неуловимые следы несовершенства.

После белорукая щедро умастила своё вечно прелестное, чарующее тело притиранием из оливок и благоухающим маслом. Поговаривали, что аромат этого масла, доступного лишь Гере, мог расшевелить не только любое божество мужского пола в медностенных чертогах Зевса, но иногда ниспускался и на Землю в виде облака, от чудесного запаха которою ничего не подозревающие смертные, охваченные вожделением, шли на крайние безумства.

Дочь великого Крона изящно уложила блистательные, душистые локоны вокруг скуластого лица и облачилась в ароматную ризу, сотканую для неё Афиной в те позабытые дни, когда богини были подругами. На диво гладкую ткань изукрасили бесчисленные узоры; искусные пальцы Афины и волшебный станок вплели в уток даже нити розовой парчи. Роскошное одеяние Гера подколола у высокой груди золотой брошью и обаяла вокруг стана пояс, расшитый бахромой из тысяч колышущихся кистей.

После чего продела в аккуратно проткнутые бледные мочки ушей, робко выглядывавшие из тёмных благоухающих волн прически подобно таинственным морским обитателям, прекрасные с тройными багровыми подвесками, серебристый блеск которых, острыми лучами впиваясь в сердца мужчин, безотказно разил наповал.

Наконец богиня осенила державную голову невесомым белокипенным покровом, бросавшим солнечные отсветы на розовые лепестки её щёк, и захлестнула на шёлковых лодыжках тонкие золотые ремешки лёгких сандалий.

Ослепительная от макушки до пят, она задержалась перед зеркальной стеной, с минуту придирчиво рассматривала своё отражение и вполголоса промолвила:

– А ты ещё ничего.

С этими словами Гера вышла из почивальни под гулкие своды мраморного зала и, коснувшись груди, квитировалась прочь.

* * *

Богиня любви одиноко прогуливалась по зелёным склонам Олимпа. Вечер клонился к закату, и здесь, на восточном берегу кальдеры, жилища и храмы бессмертных купались в лучах заходящего солнца. Афродита невольно залюбовалась золотым сиянием, что разливалось на севере по волнам марсианского океана и ледяным вершинам трёх исполинских вулканов далеко-далеко на востоке, куда протянулась гигантская, двухсоткилометровая тень Олимпа. Правда,/вид получался немного смазанным из-за привычного силового поля, которое позволяло беззаботно жить, дышать и передвигаться, испытывая почти земное притяжение, при том что на терраформированной планете царил почти абсолютный вакуум.

И ещё изображение размывала мерцающая эгида – щит, установленный лично Зевсом в начале войны, о которой напоминала большая Дырка внизу – прорезанный в сумраке круг, полыхающий закатными красками совсем иного мира, заполненный огнями человечьих костров и суетливыми летающими аппаратами моравеков.

– Милое дитя, – воззвала к Афродите возникшая из ниоткуда Гера, – ответь, согласишься ли ты исполнить одну мою просьбу или откажешь? Всё ещё сердишься за те последние десять лет, когда я помогала данайцам, в то время как тебе было угодно стоять за дорогих твоему сердцу троянцев?

– Возможно ли отказать Царице Небес и возлюбленной Зевса? – откликнулась та. – Я с радостью повинуюсь, если, конечно, это исполнимо.

Солнце почти упало за окоём; собеседницы оказались в полумгле, однако Гера заметила, что кожа и неувядающая улыбка покровительницы любви продолжали струить своё собственное сияние. Даже в душе богини всколыхнулось нечто похожее на сладострастие; как же должны были чувствовать себя рядом с этой прелестницей боги, не говоря уже о слабовольных кратковечных мужчинах?

Глубоко вздохнув (ибо следующие слова знаменовали начало самой опасной интриги, на какую она только решалась), коварная Супруга Громовержца выпалила:

– Дай мне сил возбуждать Любовь, порождать Желания, коими ты покоряешь сердца и бессмертных, и смертных!

Всё ещё улыбаясь, Афродита легонько сощурила ясные глаза.