Олимп, штат Техас

— Понятия не имею. Он был не из разговорчивых. Почти все время дрых на заднем сиденье моего «бронко», отказывался даже ехать с другими ребятами на микроавтобусе. Одна радость — не стибрил наличку и оборудование. Но я в этой связи должен попросить тебя об одолжении.

Арти чувствует, как у нее сжимается желудок.

— Арло, — говорит она и заранее качает головой.

— Ты выслушай сначала. Я прошу только на лето. Верну тебя на место до начала сезона охоты на оленей, а может, и раньше, если найдем хоть кого худо-бедно подходящего. Ты знаешь, как важно засветиться в Лос-Анджелесе, а я не могу ходить по большим залам без менеджера. Их даже не забронируешь в последний момент, если с тобой нет человека, который профессиональным образом умеет заговаривать зубы. — Он стучит вилкой по ее тарелке. — А ты для них свой человек. И ты им нравишься.

Он бросил ее в коробку, теперь она не знает, как оттуда выкарабкаться. Если сказать правду — что она не только не хочет возвращаться к кочевой жизни, но еще и не хочет расставаться с Райаном, — повысится вероятность, что он не одобрит ее новые отношения.

— Ну пожалуйста! — говорит Арло. — И я твой должник.

— Я подумаю, — отвечает она. Наверняка их отношения способны пережить разлуку, и все же ей не хочется никуда ехать. Нужно поговорить с Райаном. Чтобы уйти от главного, она роняет фразу, которой, вообще-то, произносить не собиралась: — А вам с Марчем лучше бы сходить не в «Мое местечко», а в «Терпси», причем без меня.

«Терпсихора» — большинство ее называют «Психушкой», причем кто-то в шутку, а кто-то, в основном те, кто блюдет христианские нравы, всерьез, — это единственное место в Олимпе, худо-бедно похожее на стрип-клуб. Избежать закрытия силами бдительных граждан ему удалось, потому что там все-таки носят стикини. Владелец даже запретил танцовщицам выходить в стрингах. Многое приходится домысливать, поэтому местечко выглядит не столько порнографичным, сколько уникальным и винтажным.

— Ого, я там сто лет не был. А ради чего нам туда тащиться?

— Не чего, а кого. Уж поверь, оно того стоит.

Лицо у Арло вытягивается, он ставит кружку на стол.

Арти говорит:

— Лавра работает там уже две недели.

И о чем она думает, упоминая имя единственной девушки, которая ее брата всегда терпеть не могла, — единственной, которая вспорола ему брюхо? Арти говорит себе: ему тогда было всего восемнадцать, вот только — если не считать истории с Лаврой — он и в восемнадцать не отличался безрассудностью. Он всегда был Арло. Держал себя в руках. Пока на горизонте не появлялась Лавра.

— Но почему?

— Оставим в стороне ее упорное отвращение к тебе, но она, вообще-то, не из стеснительных. Я слышала, она хочет поступить в магистратуру на бизнес-администрирование. Времена тяжелые, учеба стоит дорого. А ты сам знаешь: в «Терпси» зарплаты едва ли не самые высокие в городе.

Арло водит вилкой по тарелке, тарелка дребезжит. Арти всегда с полным хладнокровием разглядывала эту разверстую рану на его в остальном неуязвимом сердце. С ней он выглядит человечнее, не столь жестоко, когда разбивает очередное сердце — по крайней мере, в ее глазах, если не в глазах женщин с разбитым сердцем. Вот только ей неприятно, что она воспользовалась его слабостью, лишь бы отклонить вполне разумную просьбу. Лавра явно не обрадуется, когда его увидит, так что Арти поступила некрасиво с ними обоими. Говорит себе, что при Марче Арло особо не разойдется. Не разойдется — но и домой не уйдет раньше закрытия.

— Ну ладно. На этот вечер ты свободна, — говорит Арло. Похоже, перспектива увидеться с Лаврой его не возбуждает, скорее настораживает. Он ставит пустые тарелки в раковину. — Иди обезглавливай и потроши. Нужно съесть что-то серьезное.

Арти берет из ящика нож для разделывания рыбы и через заднюю дверь выскальзывает на улицу — там у нее стол и раковина. Через несколько секунд сома уже можно жарить, а лишенные мяса кости лежат в ведре под раковиной. С этим ведром она идет к растущим рядом деревьям, опустошает его — пожива для какого-нибудь зверя после наступления темноты, а до тех пор — угощение для муравьев.

Задняя дверь распахивается, наружу высовывается Арло, держится за косяки.

— Живее давай. Масло разогрелось, пора жарить. — Он щелкает пальцами, ухмыляется, исчезает внутри. Арло никогда не любил охотиться — не из любви к животным, а из равнодушия к ним. Зато ее добычу поглощает с удовольствием. А как оно будет, когда она станет охотиться с Райаном и они оба будут приносить в дом ужин? И все втроем станут садиться за ее маленький стол? Ей хочется в это верить, вот только, как ни печально, до этого, видимо, еще далеко.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Марч и Вера рассаживаются по противоположным концам дивана в гостиной. На детском мониторе малыш ворочается, потом стихает. Дождь, который только что градом пуль барабанил по металлической крыше, стихает до благодушного перестука.

— Мне пора, — говорит Марч. Встает, поддергивает джинсы, спущенные до лодыжек, — разуваться он не стал. Натягивает футболку через голову.