Олимп, штат Техас

В результате Геп по многу раз выслушивал одни и те же истории, сидя рядом со множеством разных мужчин. Вера была родом из Лаббока, но после окончания школы переехала в Хьюстон. Преподаватель театрального искусства в старшей школе, который два года кряду пытался с ней переспать, сказал, что ей стоило бы податься в Лос-Анджелес или Нью-Йорк. Но Вера была прагматиком. Знала, что шансы ее невелики. Актерского таланта ей не выпало. Моделью можно было работать в Нью-Йорке, но в Нью-Йорке холодно. Промозглые зимы в Панхандле она всегда терпеть не могла. Выросла в бедности, с матерью-одиночкой, знала, чего хочет, и всегда желала только досягаемого. Погоды потеплее, зеленой травы и деревьев, чтобы без снега и ледяных ветров. Предпочла бы Флориду, но и Хьюстон ничего. А сильнее всего она желала удачно выйти замуж, поселиться в хорошем доме, растить детей. Семья из двух человек — ее и матери — всегда казалась ей некомплектной командой.

Время от времени, отвечая на привычный вопрос, она подпускала выдумку: сообщала, что родилась и выросла в Ки-Уэст, или вернулась с Аляски, где у нее был неудачный брак, или что у нее уже есть ребенок. Произнося все это, она в упор смотрела на Гепа и улыбалась. Собственно, только тогда она на него и смотрела, плюс еще когда он делал заказ и расплачивался. Улыбка сообщала Гепу, что у его соседа нет никаких шансов.

В один из таких вечеров Геп узнал, что она родилась в ноябре. В том семестре у него был курс ювелирного дела, и он сделал ей брошку — большое оранжевое топазовое солнце растапливает зимний снег. В серебряную оправу он вплавил крошечные осколки зеркала, под ними проглядывала переливчатая зеленая эмаль. В день ее рождения он пришел один, первым посетителем в ее смену.

— С днем рождения! — Он поставил на стойку медную коробочку, тоже собственной работы.

Вера скептически взглянула на подарок, потом на него.

— Для меня ты некрасивый, — сказала она. Так долго она никогда еще не смотрела ему в глаза.

— Я уже догадался.

— Мне плевать, сколько ты заплатил за то, что там лежит. Я все равно не буду с тобой встречаться.

— Я и не прошу. И материалы стоили меньше пятидесяти долларов.

На это она улыбнулась.

— Даже если бы хотела, а я совсем не хочу, у меня уже два месяца роман с одним юристом.

— Знаю. Видел, как он тебя забирает после смены.

— То есть ты мне это даришь чисто по доброте душевной?

— Я эту штуку придумал, глядя на тебя. Больше ее никто не оценит. — Он покрутил коробочку на стойке.

Вера целых полминуты молча стояла по другую сторону стойки. Геп молчал, приклеив к лицу невнятно-выжидающую улыбку. Наконец Вера сломалась — любопытство взяло верх. Сняла металлическую крышку, развернула папиросную бумагу, вытащила подарок.

— Была у нас одна брошка — мама унаследовала ее от бабушки. Правда, никогда не носила, — сказала Вера. — Брошка была слишком старомодной. Как все брошки.

Тем не менее из коробочки она ее достала аккуратно, и Геп увидел, что, вопреки сказанному, ей не хочется выпускать подаренное из рук. Она держала брошку бережно, защищая от липкой поверхности стойки.

— Оранжевый топаз — мой камень по месяцу рождения, — сказала она.

— Знаю. А еще камень дружбы.

Вера наконец подняла глаза.

— А еще камень штата Юта, если мы решили перечислить все не относящиеся к делу факты.

— Я что, не могу хотеть стать твоим другом?

Вера прищурилась, будто ей было его не разглядеть.

— А ты уверен, что тебе этого хочется? — Она убрала коробочку под стойку, ушла в дальний ее конец, принялась нарезать лайм.

Именно в тот момент, когда Вера поставила ему диагноз, Геп осознал, что влюблен. Осознал без всякой радости, а еще подивился собственной способности к самообману. Раньше не ведал, а теперь почувствовал.

Весь остаток вечера он просидел за дальним столиком у сломанного игрового автомата, вставал, только чтобы сходить за выпивкой, когда другой бармен был свободен. Видел, как в конце смены Вера собралась уходить. Обратил внимание, что она достала из-под стойки коробочку и еще раз осмотрела брошку, прежде чем положить в сумку. Подняла глаза на Гепа — точно знала, где он сидит, — он поймал ее взгляд. Вера покачала головой, но Гепа порадовало, что в этом было больше смятения, чем отказа.

Через полгода, когда она наконец согласилась пойти с ним на свидание, он увидел коробочку снова. Она стояла на книжной полке у нее в квартире, будто настоящее произведение искусства. Но когда Вера вышла из комнаты и он открыл коробочку, оказалось — она пуста. Только через несколько недель, когда ему удалось попасть в спальню Веры, он увидел брошку на туалетном столике. В ту ночь, в постели, она сказала ему:

— Когда я смотрю на эту брошку, знаю, что ты меня видишь. Не внешнюю. Настоящую.

Он тогда полюбил ее еще сильнее — за грусть, прозвучавшую в этих словах. Ведь какое огромное значение имело то, что он смог выудить у нее эту маленькую подробность, заполучить в очищенном виде. А ведь узнать это мог бы любой, если бы постарался.