Олимпионик из Ольвии

Лемнос был не единственный остров, встретившийся «Гелиосу» в Эгейском море. Судну пришлось миновать ещё множество больших и маленьких островов, коими так щедро усеял это море Посейдон. И всё же Аттика становилась всё ближе и ближе. Вот уже пройден пролив Кафирефс между островами Эвбея и Андрос, а вскоре и остров Елена[156] показался.

— А вот и Елена вышла нас встречать! — бодро провозгласил кто-то из матросов.

— Какая Елена? Где Елена? — подивился Тимон.

— Остров этот так называется, — объяснил другой матрос.

— Какое странное название? — продолжал удивляться парнишка. — Откуда оно взялось?

Просвещать Тимона в который раз пришлось Лемоху.

— «Илиаду», я думаю, ты читал?

— Читал.

— Помнишь, из-за чего началась осада Трои?

— Помню. Сын царя Трои Парис похитил жену царя Спарты, Менелая, Елену. С этого всё и началось.

— Совершенно верно. Так вот... На первых порах Парис прятал Елену в одной из пещер вот этого самого острова. Отсюда и название.

— Понятно, — признательно заулыбался Тимон. — Если бы мне поплавать с тобой, дядюшка Лемох, парочку месяцев, я, наверное, знал бы всё на свете.

— Ну, скажем, не всё на свете, — ответил Лемох, — но кое-что знал бы. Я ведь не только в Ольвию плаваю. Я бывал в Египте, в Сиракузах[157]. И даже в Мессалии[158] был однажды. А от Мессалии до Геракловых Столпов[159] рукой подать. А это уже, считай, край света.

Едва «Гелиос» миновал остров Елены, как справа по борту открылась дивная картина: на высоченном скалистом мысе, чуть ли не над самым морем возвышался огромный величественный храм необыкновенной красоты.

— Вот это да! — невольно вырвалось у Тимона.

— Что, впечатляет? — спросил Лемох.

— Ещё как! — не в силах оторвать от храма взгляд, ответил Тимон. — Что это за храм? Кто его здесь воздвиг? И зачем?

— Это мыс Сунион, а на нём — храм Посейдона. Возвели его афиняне. Почему на этой скале и так высоко, спрашиваешь? А чтобы моряки, возвращаясь домой из далёких плаваний, могли издали видеть, что они уже у берегов родной Аттики, считай, дома, где их ждут друзья и родные.

За мысом Сунион перед взорами членов экипажа и пассажиров «Гелиоса» предстала Аттика, с многочисленными холмами, покрытыми густыми оливковыми и платановыми рощами. При виде родных пейзажей лица матросов прояснились. Кое-кто даже замурлыкал песню. Впрочем, матросов можно было понять, — почти что месяц они не были дома.

* * *

На восьмой день третьей декады месяца фаргелиона, то есть на тринадцатый день плавания, вдали показался Пирей.

И чем ближе приближался к нему «Гелиос», тем больше удивлялся Тимон. Впрочем, удивлялся — не то слово. Тимон был просто ошеломлён увиденным. Он и подумать не мог, что может существовать такой огромный порт, да ещё с тремя бухтами, и такое количество кораблей. В особенности — боевых. Ведь в Ольвии была всего лишь одна боевая унирема, которой так гордились горожане. А тут!.. Тимон попробовал было сосчитать корабли, но вскоре махнул на это занятие рукой. На помощь, как всегда, пришёл Лемох:

— У Афин только боевых кораблей три сотни. Правда, сейчас в Пирее их двести семьдесят: тридцать под командованием Перикла находятся в Понте Эвксинском. Часть из них мы недавно видели перед входом в Боспор. А сколько здесь торговых кораблей! Это тебе, брат, не Ольвия, в порту которой больше десятка кораблей одновременно не увидишь. Это — Афины! — с гордостью заключил Лемох и для большей убедительности поднял кверху указательный палец.

Ещё на подходе к Пирею в разных направлениях двигалось по заливу множество кораблей. Одни покидали бухты и выходили в открытое море, другие, как и «Гелиос», возвращались из дальних плаваний. Поэтому, чтобы не столкнуться с каким-либо из них, Лемох велел опустить парус. Дальше к месту стоянки «Гелиос» продвигался медленно, с помощью весел.

Но вот и причал — многолюдный и шумный. Десятки, если не сотни, людей куда-то спешили и что-то передвигали: кто на спине, кто на носилках, кто на тележке, а кто-то на повозке, запряжённой мулами или лошадьми.

Плетрах в двух от причала в несколько рядов тянулись склады. Дальше виднелся Пирей — небольшой уютный городишко с преимущественно белыми двухэтажными домами и прямыми, как струна, улицами.

Первое, на что обратил внимание Тимон, была возвышающаяся посреди пристанской площади странная статуя. На высоком постаменте сидел, устремив взгляд вдаль, изваянный из мрамора, неизвестный Тимону зверь — большущий, гривастый, мускулистый, грозный.

— Что за зверь такой? — спросил удивлённый Тимон. — И зачем он здесь?

— Это лев, — сказал Феокл. — Царь зверей. То есть самый страшный из всех обитающих на земле зверей. Живёт в Африке. Правда, настоящий, живой лев раза в три меньше этого.

— А зачем он здесь, в порту? — не унимался Тимон.