Оливер Лавинг

И что же тебе оставалось? Лежа в своей постели, ты часто вспоминал одну из бабушкиных историй – о Сейнди, великом ловкаче из преданий племени кайова. «Кайова верят, – сказала однажды бабушка, – что люди изначально были подземными обитателями. Мы жили там, в подземном мире, но однажды Сейнди сделал нас маленькими, как муравьи, и вывел через дупло срубленного тополя. Люди выбирались наружу, но потом возникла заминка. Одна беременная женщина застряла, как Винни-Пух в норе. Половина наверху, половина внизу. Кайова говорят, что женщина все еще там, и половина человечества по-прежнему заперта в подземном мире».

Ты был как та женщина из мифа племени кайова – зажат в своем собственном проходе, вот только держала тебя там не беременность. Тебя держала история твоих последних дней, тысячи слов – плотных, узловатых слов, что набухали внутри тебя.

«Половина человечества по эту сторону земли, другая половина все еще под землей, – продолжала бабушка. – И иногда, если сидеть очень тихо, можно услышать, как люди под нами стучат в потолок своего подземного мира. Так же и они там внизу порой могут слышать удары наших шагов. Несчастная беременная женщина, она нас разделила надвое, и мы можем только гадать, каково им там по другую сторону. Но слушай дальше. Сейнди ведь хитрец, и вот его главная хитрость. Он оставил там беременную женщину, но у каждой беременной есть особенность: однажды она должна родить».

О, ты прекрасно слышал. Иногда по ночам, в тошнотворном зеленом свете палаты, ты мог уловить приглушенные голоса под твоей кроватью. «Что это? – спрашивал ты. – Ответьте».

У тебя не получалось разобрать ответ, но из-под пола ты слышал знакомые интонации. Ты знал, чьи сдавленные крики раздаются в палате, сотрясают твою койку. «Па! – кричал ты беззвучным криком. – Ребекка!» Хуже всего было то, что твоя койка загораживала проход, удерживала взаперти отца и Ребекку. «Ответьте! – пытался ты крикнуть через линолеум. – Вы меня слышите?» Нет, услышать тебя они не могли.

Жил однажды мальчик, который провалился в трещину во времени, но даже и он сам пытался думать о своей судьбе так, словно она принадлежала не ему. Однако каждый день подтверждал жестокую истину. Оливер, этим мальчиком был ты. Одним далеким вечером в какую-то долю секунды тебя выдернуло из обыкновенной жизни и ты очутился в мифе. Но кто или что выдернуло тебя? Ты задавал, но не мог задать один и тот же вопрос, как и все, кто приходил к твоей койке. «Почему?»

Но ты чувствовал, что если бы мог вытащить из себя хоть слово, если бы передал это слово женщине, склоненной над твоей постелью, – тогда она смогла бы потянуть за нить и распутать весь туго сплетенный клубок. Возможно, чувствовал ты, твоя мать действительно смогла бы высвободить все эти слова и тем самым освободить тебя. И ты снова пытался выговорить ее имя.

Ева Глава двадцать третья

– Ева.

– Кто это?

Ева, конечно, понимала, кто это. Даже без определителя номера она узнала бы звонившего с первого же слова или даже раньше. Безошибочные звуки дыхания; казалось, даже его молчание сопровождал покаянный вздох. Но почему-то Еве хотелось прикинуться дурочкой.

– Это я.

– Кто я?

– Джед.

– А-а…

Было позднее утро в «Звезде пустыни». На Еве был все тот же серый деловой костюм с подплечниками – ее униформа для воровских вылазок и бесед с докторами. Уже сутки она ничего не ела, ее тело словно исчезало вместе с ее верой, как фея Динь-Динь. Но голос мужа жестоко возвратил Еву в ее зловонную оболочку, к неустойчивому столбу позвоночника, к сумбурной пульсации мыслей. Было четверть двенадцатого, но сегодня она не собиралась в приют. Почти десять лет в своих долгих разговорах с сыном Ева отвечала за обоих собеседников; но сейчас она не могла представить, что сказать Оливеру, как объяснить все это. И голос Джеда казался особой, специально задуманной местью; ровно так же и Чарли знал, что, покинув ее – в очередной раз, – сумеет сделать ей больнее всего. Ева не разговаривала с Джедом с той встречи в Таск-Маунтин; теперь она слышала, как он затягивается сигаретой, пытаясь собраться с мыслями.

– Мне доктор Рамбл позвонил и рассказал насчет Марго, – сказал Джед.

– Вот как?

– Ева, мне очень, очень жаль.

– Я думала, ты твердо решил ни на что не надеяться.

– Не уверен, что когда-нибудь сумею.

Снова, хотя они почти ничего не сказали, разговор перешел за опасную черту.

– Слушай, – выпалил Джед. – Я просто… Доктор Рамбл сказал, там был Мануэль Пас. И я не понял зачем. Объясни мне, пожалуйста, что происходит.

– Значит, теперь ты хочешь знать. Теперь ты хочешь помочь.

– Я знаю…

– Что ты знаешь? – Ева невольно произнесла реплику из сценария десятилетней давности, возмущенной речи, которая вечно крутилась в ее мозгу.

Мгновение спустя телефон с черным экраном покоился на кухонном столе. Произнесли ли они что-нибудь еще? Или она повесила трубку? Ева не могла вспомнить; паника стирала из ее памяти целые минуты. Она попыталась дышать ровно.