Оливер Лавинг

Два часа спустя, без всякой надежды в сердце, ты явился точно к началу урока в кабинет миссис Шумахер. Позже ты будешь удивляться мальчику, который пришел в тот день в школу, который смотрел через весь кабинет прямо на Ребекку, который поднял руку, когда миссис Шумахер спросила: «Кто-нибудь решится выступить сегодня?» И который тогда – невероятно! – вышел и встал перед собравшимися одноклассниками, сжал листок в дрожащей руке и вслух прочитал содержимое своей души. Было ли это изнеможение? Отчаяние? Ты тогда стал практически другим человеком. Ты закончил читать. Уронил листок на стол миссис Шумахер. Саркастически щелкнул пальцами. Сел. В то время как миссис Шумахер начала рассказывать о путешествии Одиссея в подземный мир, ты вновь стал прежним Оливером Лавингом, пылая от стыда, глядя, как Ребекка за своей партой старается не смотреть на тебя и постукивает пальцами по подбородку.

И словно предлагая жесточайшую рецензию, на следующий день Ребекка не только не пришла пораньше, но не появилась вообще. Она отсутствовала весь день, и следующий, и следующий затем. Поначалу это тебя смущало, потом рассердило, затем ты забеспокоился. К четвергу пятно, которое ты видел на ее пластыре, опасно просочилось сквозь твои размышления. Может, она в серьезной беде? И ты решил спросить о ней у единственного человека в школе, который, по твоему мнению, мог что-то объяснить. Раньше ты никогда не разговаривал с мистером Авалоном, что было неудивительно. Местная аура славы окружала Реджинальда Авалона, бывшую детскую полузвезду, ставшую неопределенно-мятежным взрослым, который чурался учительских штанов-чиносов, предпочитая им стильные театрально-черные брюки.

– Глядите-ка, – сказал мистер Авалон, положив на стол свой сэндвич. – Сынок Джеда Лавинга.

– Оливер, – сказал ты.

– Точно, Оливер. Ты, полагаю, Ребекку ищешь?

Могла ли она рассказать своему учителю, что вы дружите? Болезненная надежда заворочалась у тебя внутри.

– Я ее уже несколько дней не видел, – сказал ты. – Начинаю беспокоиться. Я подумал, она вам могла рассказать, что с ней. Она заболела или что-то такое?

– Ты хочешь знать, что с ней? – Мистер Авалон бросил на тебя такой взгляд, каким оглядывают попавшую в тесто муху. – Мне тоже интересно. Из-за этой девицы у меня весь план репетиций летит к чертям.

– Так, значит, вы ничего не знаете о ней?

– Ребекка динамщица, – ответил он. – Просто динамщица. Не может ничего довести до конца. Говорит, что-то с желудком. А я думаю, ей просто наплевать.

Ты оттянул ворот своей рубашки поло, который внезапно стал натирать тебе шею.

– Наплевать?

– Именно, – подтвердил он и вернулся к своему ланчу, сердито откусив кусочек сэндвича. И проговорил с набитым яичной начинкой ртом:

– Учти это и сделай себе самому одолжение. Не связывайся особенно с этой девицей.

Но на следующее утро Ребекка наконец-то пришла. Была пятница, редкий для Западного Техаса пасмурный рассвет: серо-бурая равнина пустыни повторялась в небе.

Когда солнце было скрыто, в пустыне почти веяло холодом; ты бесцельно шагал, коротая предшкольные часы за блужданием по четырем кварталам Блисса. До урока оставалось еще полчаса, и, не в силах вынести муку одинокого ожидания в кабинете миссис Шумахер, ты шатался возле скромного кирпичного замка муниципальной школы. Ты смотрел, как потрепанные шнурки твоих некогда белых конверсов метут тротуар, когда чья-то рука с силой дернула тебя за рукав. Словно твой разум внезапно обрел магическую силу; подняв голову, ты увидел, что твои мысли материализовались.

– Ребекка, – сказал ты.

Она слегка запыхалась. Казалось, ей пришлось бежать от школы, чтобы тебя найти.

– Ты искала меня? – спросил ты.

– Не знаю, – ответила она. – Ты написал то стихотворение. И я, знаешь, ждала тебя в кабинете. Наверно, чтобы сказать спасибо.

– Пожалуйста, – буркнул ты с горящим сердцем.

– Мне понравилось. Правда. Я знаю, я могу быть необъективна. Ха-ха. Я даже не представляла, насколько… Ну, в общем. Просто хотела тебя поблагодарить.

Твои глаза вновь уперлись в шнурки; соблазнительный ванильный запах ее шампуня жестоко мучил тебя.

– Ты настоящий поэт, – добавила Ребекка очень серьезно. – Это абсолютно ясно.

– Я, наверное, перестану писать. Хотя бы на время.

– Это было бы ошибкой.

Знала ли Ребекка, что она и поэзия стали для тебя неотделимы? Было ли это своего рода приглашением? Но ты вспомнил последние безмолвные недели, и на секунду ощутил к ней ненависть за этот лучик надежды.

– Где ты была? – спросил ты.

– Болела.

– Выглядишь ты не очень.

– Сильно болела.

– Я волновался. Даже спрашивал о тебе у мистера Авалона.

– Знаю. Он рассказал. Это ты зря. В смысле волновался. Правда зря.

– Прости, – хмуро сказал ты. – Но, Ребекка… Дело не только в том, что тебя не было.

– Ты о чем?

– Ну, это тупо прозвучит.

– Что именно?