Оливер Твист

Слезы эти не оставляли больше никакого выбора мистеру Соуэрберри. Если минуту тому назадъ онъ не ршался строго наказать Оливера, то теперь, что должно быть вполн ясно каждому опытному читателю, онъ не могъ отказаться отъ этого, не рискуя получить самыхъ нжныхъ супружескихъ эпитетовъ, въ род скотины, жестокосерднаго мужа, безчеловчной твари, жалкаго подражанія человку и тому подобныхъ пріятныхъ и многочисленныхъ названій, которыми мы могли бы заполнить цлую главу, будь только у насъ для этого мсто. Надо, однако, отдать ему справедливость и сказать, что будь только это въ его власти, онъ не наказалъ бы мальчика, потому что самъ онъ былъ расположенъ къ нему, въ своихъ интересахъ, во первыхъ, а во вторыхъ потому, что жена не любила его. Но потокъ слезъ не давалъ ему выхода изъ непріятнаго положенія, а потому онъ такъ расправился съ Оливеромъ, что даже сама мистриссъ Соуэрберри вполн осталась довольна этимъ, а мистеру Бемблю не оказалось нужнымъ обращаться къ своей приходской палк. Всю остальную часть дня Оливерь просидлъ въ задней части кухни, въ обществ насоса и ломтя хлба, а вечеромъ мистриссъ Соуэрберри, сдлавъ предварительно нсколько разнообразныхъ замчаній, не особенно лестныхъ для памяти его матери, заглянула въ кухню и Оливеръ, осыпаемый насмшками и обидными замчаніями Ноэ и Шарлотты, былъ отправленъ спать наверхъ.

Только оставшись одинъ среди тишины и безмолвія мрачной лавки гробовщика, Оливеръ далъ волю сволмъ чувствамъ. Вс насмшки и упреки выслушалъ онъ съ видомъ пренебреженія; безъ крика и слезъ вынесъ онъ удары ремнемъ; сердце его преисполнено было той гордости и презрнія, которыя заставляютъ сдерживать крики даже и въ томъ случа, если бы васъ живьемъ поджаривали на огн. Но теперь, когда никто не видлъ и не слышалъ его, онъ упалъ на колни и, закрывъ лицо руками, рыдалъ такъ, какъ рдко кто въ его возраст можетъ рыдать.

Долго и неподвижно оставался Оливеръ въ такомъ положеніи. Свча медленно догорала въ подсвчник, когда онъ вскочилъ на ноги. Оглянувшись внимательно кругомъ и прислушавшись, онъ подошелъ къ двери, осторожно, чтобы не длать шуму, открылъ ее и выглянулъ на улицу.

Ночь была темная и холодная. Звзды показались мальчику глазами, которые были гораздо дальше отъ земли, чмъ онъ привыкъ видть ихъ; втра не было совсмъ и мрачныя тни, отбрасываемыя деревьями на землю, казались призрачными и неподвижными, словно привиднія, выходящія изъ могилы. Онъ тихонько притворилъ дверь и затмъ при тускломъ свт догоравшей свчи связалъ въ носовой платокъ нсколько вещей, принадлежавшихъ ему и, усвшись на скамейку, сталъ ждать разсвта.

Какъ только первые лучи свта стали пробиваться сквозь щели въ ставняхъ, Оливеръ всталъ и снова открылъ двери. Робкій взглядъ кругомъ… минутное колебаніе… дверь была заперта, и Оливеръ вышелъ на улицу. Онъ взглянулъ направо, затмъ налво, не зная, куда ему лучше бжать. Тутъ онъ вспомнилъ, что повозки, вызжая изъ города, направляются обыкновенно въ гору. Онъ повернулъ также въ ту сторону и пошелъ по тропинк, перескающей поля; онъ зналъ хорошо, что пройдя по ней нкоторое разстояніе, онъ выйдетъ на большую дорогу, а потому быстро двинулся впередъ.

Оливеръ вспомнилъ, что по этой самой тропинк онъ шелъ съ мистеромъ Бемблемъ, когда тотъ велъ его съ фермы въ домъ призрнія. Она, слдовательно, должна идти мимо коттэджа. Сердце его такъ сильно забилось при этой мысли, что онъ едва не вернулся назадъ. Но онъ прошелъ уже такъ много, что ршилъ не тратить напрасно времени на обратный путь. Къ тому же было еще очень рано и ему нечего было бояться, что кто нибудь увидитъ его. Посл минутнаго колебанія онъ двинулся дальше.

Скоро онъ былъ у фермы; ничто не показывало, чтобы кто нибудь изъ обитателей ея всталъ въ такой ранній часъ. Оливеръ остановился и заглянулъ въ садъ. Какой то мальчикъ пололъ одну изъ грядокъ; услыша, что кто то остановился, онъ поднялъ блдное личико и Оливеръ узналъ черты одного изъ своихъ бывшихъ товарищей. Оливеръ очень обрадовался, что ему удалось видть его прежде, чмъ онъ уйдетъ навсегда; хотя онъ былъ моложе его, но онъ всегда былъ его другомъ и товарищемъ въ играхъ. Сколько разъ длили они вмст побои, и голодъ, и заключеніе!

— Дикъ! — крикнулъ Оливеръ, когда мальчикъ подбжалъ къ воротамъ и просунулъ ему руку сквозь ршетку. — Никто еще не всталъ?

— Никто, кром меня, — отвчалъ мальчикъ.

— Никому не говори, Дикъ, что ты меня видлъ, — сказалъ Оливеръ. — Я въ бгахъ. Они били и истязали меня, Дикъ и вотъ теперь я иду искать счастья… Далеко!.. А куда, не знаю. Какой же ты блдный!

— Я слышалъ, какъ докторъ сказалъ, что я умираю, — отвчалъ мальчикъ, слегка улыбаясь. — Я такъ радъ, голубчикъ, что увидлъ тебя. Только ты не стой тутъ, уходи скорй.

— Да, да, сейчасъ уйду. Я хочу только проститься съ тобой, — отвчалъ Оливеръ. — Я еще увижу тебя, Дикъ! Знаю, что увижу. Ты будешь здоровъ и счастливъ!