Оловянное царство

Центурион тяжело опустился на спутанный ковер из вереска на склоне холма. Чуть поодаль мелькали длинные языки отдельных костров. Ночь была теплой, с юга задул теплый ветер, Амброзий на мгновение вспомнил о Галлии, об Арморике, о том, как по весне в теплом иле они с Утером ловили руками мелкую рыбу. Те дети не знали тогда, что возненавидят друг друга. Дети вообще-то мало что смыслят. Прошло двадцать лет с тех пор, как над ним нависло это дождливое небо с редкими звездами. Он впервые задумался о том, встретит ли он смерть на этой земле или же жизнь успеет его забросить куда-то еще.

— Ты не пьешь со всеми, но и не спишь. Муж был прав, ты большая загадка, центурион Полу-бритт.

— Уверен, император Вортигерн высказался иначе, — он поднял голову, зная, что увидит Ровену.

Та рассмеялась. Это был первый раз, когда миловидная женщина из рода их заклятых врагов, а ныне союзников была любезна хоть с кем-то помимо мужа.

— Что ж, теперь, госпожа хотя бы похожа на настоящую женщину, а не на бабу с корабельного носа.

Она села рядом с ним на траву.

— Прости меня за злые слова.

— Лучше быть корабельной бабой, центурион, чем водить дружбу с таким, как твой брат.

Амброзий смолчал.

— Ты ведь не хотел, чтобы я поехала с вами.

— Я служу императору и не стал с ним спорить. При тебе госпожа.

У него было до смешного приподнятое настроение, будто все страхи и беды собрались вокруг него в хоровод, но вот же они — все до единого, и не надо бояться удара из-за угла.

— Ты не боишься злых языков, госпожа? Лучше бы тебе идти к людям. К огню.

— Каких языков еще мне бояться, после слов Утера днем? — в ее словах была доля истины. — Он же и сейчас подходил ко мне, — ее лицо стало жестким. — Не скажу, что он предлагал что-то новое, но тебе стоит знать. Твой брат, Полу-бритт, задумал что-то недоброе.

Амброзий не удивился.

— Конечно, задумал. И Лодегранс, госпожа. И кое-кто из свиты Утера тоже, я в этом уверен, но не бойся. Для этого я и здесь, они не посмеют тронуть тебя.

— Я знаю, как ведет себе мужчина, обуянный похотью, — спокойно сказала Ровена. Лодегранс и другие — возможно. Но не твой брат, Амброзий. Не он. Это меня и пугает.

Амброзий нахмурился. И оттого, что ведет разговоры столь откровенные со своей госпожой, и оттого, что сидят они на отдалении ото всех, и оттого, что она жена человека, который запросто может убить его, даром, что они сумели найти друг с другом общий язык. Центурион не придерживался древней истины, что все беды — только от женщин, но понемногу начал ей проникаться.

Он откашлялся. Такая гордая женщина, как Ровена, самая благородная из варваров, если дозволено так будет сказать «посланнику Рима», не стала бы хмуриться и бояться по пустякам. Крохотное мелкое чувство нашептывало ему, что он понимает, о чем она говорит. Утер мог быть лжив и в собственных низменных чувствах. Но зачем?

— Что… что ты хочешь сказать, госпожа? — неловко спросил он. В одном Утер был прав, он давно отвык от общества женщин.

— Если бы Утер действительно питал ко мне страсть, он бы не говорил со мной об этом при всех. Не удерживал бы за руки и за платье, так, чтобы это видели люди императора Вортигерна. Говорил бы тихо, суматошно и быстро, а не так, чтобы мог услышать любой. Попытался бы удержать меня вдали от костров. Ты мужчина, Аврелиан, скажи мне — разве я не права?

Амброзий почти услышал голос императора в своей голове. «Интересные разговоры ты ведешь с моей женой, Полу-бритт.»

— Наверно, ты права, госпожа, — неловко ответил он и угрюмо посмотрел с холма на долину, где расположились солдаты Утера со стены Адриана. Все было проще, когда он служил центурионом римского легиона. Амброзий рассеянно запустил пальцы в волосы, где уже начинали встречаться седые ломкие нити. Беды варваров оказались ничуть не проще бед далекого забытого Рима. — Забудь, госпожа, — наконец сказал он. — Утер — ваш давний союзник, — он усмехнулся. — На мою беду и на радость Лодегранса-ублюдка. Утер — брехливая собака, которая лает, но не кусает. Ему нужны деньги и власть ото всех, госпожа — от Вортигерна и от твоих братьев, он вцепится в этот союз всей своей пастью и ни за что не разрушит его. Ты можешь быть уверена, ты под защитой неуемной алчности Утера. И под моей тоже, если тебе интересно.

— Я надеюсь, ты прав.

— Да. Я тоже надеюсь. Но на всякий случай держи при себе нож и служанок, которые умеют быстро бегать и громко визжать.

Ровена молчала. Амброзий понимал ее мысли. Это совсем не то, чего она хотела от жизни, но то, с чем никто не справится кроме нее — и она не жаловалась. Он, Ровена, Уна, мать Мирддина — это было знакомо.

— У тебя есть муж, госпожа, названная дочь и друг. Невинным часто кажется, что они одиноки, но ты не поверишь, на их защиту встают потом десятки людей.

— У меня нет дочери, Аврелиан, — негромко проговорила Ровена и встала с мягкого вереска.

Амброзий вспомнил венок для царевны, выброшенный Моргаузой на скотный двор.