Оловянное царство

— И еще, — она обернулась. — Не говори моему мужу об Утере, Аврелиан. Вортигерн… очень неплохой человек, но о его жене не должны ходить слухи в первый же месяц. Солдаты, слуги — пусть, такие болтают всегда. Но не ты, не тот, на кого он привык рассчитывать в эти дни. Будь мне другом, с Утером я справлюсь сама. На крайний случай с тобой.

Шелест женского платья затих. До его слуха доносились обрывки похабной песенки, которую распевали возле костров. Амброзий знал, что жена императора не поверила ему ни на миг. Все те доводы, утешения, что он с таким жаром ей говорил, что казались со стороны такими разумными и безукоризненными, разбивались вдребезги о женское чутье и его добытое бедами знание — брату ни в чем нельзя доверять.

Через пару дней к вечеру они добрались до крепости императора. В дороге Утер изредка искал с ним ссоры, но лениво, бездарно и больше со скуки. Амброзий молчал. Он был на задании, пока еще на задании, но как только его люди пройдут через ворота Повиса, он сможет переговорить с братом по-свойски. Жена императора больше не искала его общества, чему он был крайне признателен.

— Сегодня на пиру, Аврелиан, я один с твоего позволения съем целую тушу оленя.

Обратно Амброзий ехал среди своих воинов. За ним на пегой кобыле увязался все тот же болтливый легионер, что ж, это было лучше, чем ничего. В какой раз он вновь с нуля отвоевывал признание, положение и саму свою жизнь? Видно, в третий, а ему еще не было сорока.

— Желаешь объесть своего императора, Килух?

— Желаю, чтобы меньше досталось Утеровым отщепенцам, — охотно сообщил ему всадник. — Еще желаю выгнать отсюда всех саксов, кроме госпожи, разумеется, и одной молодки из ее свиты, к осени мы условились пожениться. Ну, и еще десяток ребят, конечно, может остаться.

Вся родня Килуха промышляла пиратством в Ибернии. Тот полжизни провел на службе у Рима, столкнулся с десятком налетов на побережье, посему костерил уладов с зеленого острова теми же словами, что и любой из старого войска.

— Пожелай еще, чтобы твои друзья не нагрянули следующим месяцем.

— Отдадим им Утера и дело с концом.

Амброзий посмотрел на брата, ехавшего в тридцати шагах от него. Видит небо, он никогда не хотел, чтобы все кончилось так.

— За что не любишь моего брата ты, Килух?

Тот натянул поводья.

— Мне не за что любить его, Аврелиан. Он был бездарным солдатом, по слухам ублюдочным братом — вряд он стал командиром, за которым хочется следовать. Среди воинов Флавия Клавдия презирали и его, и девять его оборванцев. Он был последним в строю и первым, когда дело доходило до хорошеньких бриттских селянок. Для меня загадка, что находили в нем эти бедняжки, ты помнишь, наверно, как они порой неделями следовали за обозом. Их частенько пороли, Аврелиан, и оставляли на пустоши. Мало кто знает, в чем они провинились, но явно не тем же, чем и все гулящие девки. Один раз я слышал что-то про украденный кошель с золотом у центуриона Максима Септима. Через несколько дней я видел, как твой брат проигрывал кому-то эти монеты. Я не знаю, для чего императору нужен этот союз.

Это была та грань, за которую Амброзию не стоило переступать, как бы он ни был согласен.

— Не нам с тобой обсуждать решения императора, — мрачно ответил он. — Наверняка он знает, что делает. Ты и приезду госпожи был не очень-то рад.

— Все ошибаются.

На этом беседа закончилась. За поворотом показались ворота Повиса, донеслись приглушенные удары молотов из кузни, запах дыма, выгребных ям, лай дворовых собак. Амброзий услышал возбужденное перешептывание среди солдат Утера и ухмыльнулся. Оловянное царство солдата-узурпатора уже выросло в нечто большее, чем обычный лагерь наворованного добра. В нечто, чего Утер, сидя в разваливающемся форте Банна, никогда не достигнет. Правдами и неправдами, с помощью олова, договоров и споров Вортигерн становился единовластным повелителем своей земли, которая с каждым месяцем становилась чуть богаче и больше. Сейчас этот безродный, но умный солдат, бывший раб был единственной силой, способной в одиночку противостоять и набегам отдельных племен саксов с юга, и ибернийских пиратов с запада. Амброзий увидел, как помрачнело лицо его брата. И это было приятно.

— Открывайте ворота! — крикнул он дозорным и услышал знакомый скрип дерева и петель. — Встречайте свою госпожу Ровену и Утера со Стены!

Он первый вместе со своими людьми и Ровеной въехал в ворота, намеренно заставив Утера, Лодегранса и прочий сброд толпиться сзади.

— Доложите императору Вортигерну, что мы прибыли, — кивнул Амброзий кому-то из слуг. Глазами он высматривал в крепостном дворе сына, но понимал, что тот скорее всего подле своей госпожи, а юная царевна-наследница вряд ли спустится вместе с отцом. Он помнил, сколь многое Вортигерн теперь придает своему титулу императора, как хочет быть больше варварского вождя в серебре и железе и как действительно умудрился не стать им, он разыграет перед Утером ту же сцену, что и перед ним, Амброзием, когда тот впервые оказался в Повисе.

Сзади послышалась возня и ругательства. Утер выехал вперед рядом с ним и Ровеной.