Оловянное царство

— У нас будет новый союз, — сказал Утер. Прочие обернулись к нему. — Союз трёх властителей. Незыблемых. Непреклонных. Непобедимых. Неистовых. Пусть саксы выступят против бриттов и Рима — они обломают о нас свои зубы. Друзья, — он усмехнулся, будто разгадал чудную загадку. — Небеса благоволят нам сильнее, чем прежде. Ведь у нас будет третий триумвират.

Отблеск величия древних и силы рассек завесу в уставшем мозгу. Теперь улыбка Утера была объяснима.

Триумвират. Это слово так не подходило для этой земли. От него веяло не славой, а обреченностью.

Амброзий с Вортигерном переглянулись. Прежний вечный союз прожил три месяца — сколько отведено будет следующему? Амброзий некстати вспомнил слова императора: «Он просто пёс, который думает, будто играет в политику. Но согласись, лучше, когда пса кормишь ты.» Им нужен был отряд со Стены.

— Что, брат, — Утер протянул ему руку. У него раздувались ноздри, как у боевого коня, рвавшегося из-под узды. Он уже чуял кровь. Ему скоро сорок, и он никак не может угомониться. — Похоже нам придется ещё побыть братьями по оружию.

— Ты знаешь, чем кончился первый триумвират, — ответил Амброзий. — И второй, кстати, тоже. Думаешь, союзникам предлагают такое? Не боишься накликать беду?

Тройственные союзы оканчивались поражением двух. Все трое пожирали друг друга, как каракатицы. Горе побежденным и триумф узурпатору, как только общий враг побежден.

— Что такого, брат?

Амброзий смотрел в глаза Утера и видел, как пелена вновь застилала их. Жажда былого величия и легендарных побед, запах крови и рев толпы, блеск золотых аквил9 — все это встало нерушимой стеной и вновь заслонило от него того человека, которого он когда-то знал.

— Применяешь на себя роль Помпея? — Утер смеялся, смотря на его замешательство, но все ещё протягивал руку. — Или же Марка Аврелия? Или же, может — Лепида?

Амброзий покосился на императора. У обоих сейчас не было выбора, либо принять эту руку и довериться безумию, случаю… Или же сдаться ещё до начала борьбы.

Вортигерн кивнул и ничего не ответил. Рука Утера крепко сжала его пальцы. На короткий миг Амброзий почувствовал, что за годы брат стал сильнее его. Боль сверкнула в суставах, пальцы заныли, его охватили сомнения и странный ужас, будто Утер хотел лишить его и второй руки тоже. Но брат отступил. Новый союз был заключен, и Утер был счастлив.

«Мой брат — лишь безумный фанатик. И кому мы доверились — ему, как последней надежде.»

— Запомни одно хорошенько, — он подошёл к нему ближе. На все изменяющемся лице незнакомца Амброзий хотел отыскать черты настоящего Утера, а не все новую маску. — Если ты однажды проснёшься и поймёшь, что тебя мучают лавры Цезаря с Августом. Я убью тебя не раздумывая. Даже за тень от предательства.

Вероломство и честность делили Утера со Стены на две равные части. Он был монетой, подброшенной в воздухе.

— Надо же, — наконец ответил Повелитель Стены. — Значит, на пиру ты не лгал. Тогда неплохо ведь, что я не хочу предавать?

Повис, обобранный и поруганный, был точно старая обнищавшая землевладелица — силами императора, его речами и хитростью он ещё наводил страх и трепет на острове, но знал, что скоро придется платить по счетам, а союзников не выбирают. Царство олова надолго осталось без своей сердцевины. Амброзий подождал, пока Утер скрылся за поворотом, затем не выдержал и спросил:

— Ну и что?

— Что?

Вортигерн сделал вид, будто не понял его, а может и правда голова императора была занята иными материями.

— Я не слышу обвинений в предательстве, — Амброзий рубанул с плеча. Ему надоело таиться. — В былое бы время ты вырезал мне сердце и легкое.

Император поджал губы.

— Сейчас не былое время… И я никогда не вырезал сердца, не порочь мое благородное и честное имя, — съехидничал он. — Я не верю, что ты предал меня. Отдать карту ходов — кому, Лодегрансу? — да ты б скорей удавился.

— Да, это верно.

Солдат-император развел руками. Сегодня утром Амброзий заметил, что тот постарел. Те девять лет никак не сказались на нем, но последним дням удалось сокрушить.

— Вот так, Полу-бритт. Мы снова вернулись в то место, где начали. У тебя нет на примете нового олова?

Император закашлялся.

— Ты должен оставить Ровену, — выпалил центурион.

Вортигерн поднял на него убийственный взгляд.

— Не говори. О моей. Жене!

Амброзий стукнул здоровой рукой по столу. Безумие последних трёх дней выводило его из себя. Он собственноручно был готов повесить на дереве жрицу. И пусть все друиды Повиса ненавидят его. Он смахнул карты и схватил императора за ворот рубахи.

— Да, вот именно, да! — о жене! — негодование и бессилие душили его. — О жене, Вортигерн. Ты сам говоришь. Ровена — твоя жена! Настоящая жена, возлюбленная и любимая, не чета всем «пряхам мира», которых отдали за два тюка зерна. Она нужна тебе, а значит Повису. Если ты прогонишь ее — ты идиот! Если ты решишь остаться один — то ты сдохнешь, как пёс, очень скоро, да. Как та сутулая псина, которой ты был — до Повиса, до шахты. Сколько ты протянешь без нее Вортигерн? Год или два? А затем, скуля, сгниешь, как старая репа. Ты этого хочешь?