Omo sanza lettere (Человек без букв)

Я вижу улыбки и вспышки фотокамер, чувствую в воздухе запах солёной воды и водорослей, но он меня совсем не отталкивает. А наоборот.

На фасаде собора наблюдаю скульптуру крылатого льва с раскрытой книгой, на страницах которой можно прочесть латинскую надпись: «PAX TIBI MARCE EVANGELISTA MEUS» (Мир тебе, Марк, мой Евангелист).

И если Гранд-Канал – сонная артерия неприступного города, то, несомненно, площадь Сан Марко – его сердце.

Девочка-загадка писала о Венеции так:

«Эфемерная красота на сваях, что рискует в один день скрыться в волнах Средиземного моря. Но, несмотря на пугающие прогнозы, люди не бегут из города, не оставляют своих домов. Вместо этого они возводят подиумы, по которым можно передвигаться во время приливов».

Неожиданно мне в голову пришла дурацкая мысль, будто каждый из нас, подобно Венеции, шаткий мир на сваях. И как бы яростно мы ни сопротивлялись потокам жизни, нам уготована одна участь: мы все уйдём под воду. Это лишь вопрос времени.

Свет на кухне не гас до трёх ночи, и "маленькая Венеция" разливалась прямо у меня дома.

***

Я проснулся от оглушительного звука, стирающего размытый силуэт ночи. В дверь настойчиво и нетерпеливо стучали, выбивая нелепую мелодию, а заодно и остатки моих нейронов. Так стучал только один человек.

Открыв дверь, я недовольно фыркнул:

– Звонок для кого придумали?

– Для тех, кому не пофиг, – пожал плечами Макс, прикрывая дверь.

Он стоял в ослепительно белой рубашке, как из рекламы порошка, с безупречным пробором и рюкзаком наперевес. Я смотрел на него и думал, что проспал далеко не 10 минут, как обещал себе ночью.

– Помнишь правило, Каспер? – парень красноречиво повёл бровью.

– Какое из? – почесав затылок, я силился собрать воедино мысли.

– Не прогуливать в одиночку.

– Даже не думал, – с большим трудом я подавил рвущийся наружу зевок.

– Тогда надевай конверсы и тащи свою задницу на уроки, – сложив на груди руки, Макс стал буравить меня испытующим взглядом.

– Ладно, жди.

– У тебя 3 минуты.

– Да пошёл ты, – прогремел я, скрываясь за дверью ванной.

Когда я взглянул в зеркало, меня чуть не хватил Кондратий. Облик был жутко помятый, волосы торчали в разные стороны, а вечный недосып, кажется, на ПМЖ поселился под моими глазами.

Наспех почистив зубы и кое-как приведя себя в божеский вид, я снова посмотрел в зеркало. Жаль, оно родом не из Венеции.

Уложить воронье гнездо на моей голове было проблематично, но порой удавалось. Как, например, сейчас. Я пристально вглядывался в черты напротив.

Забавная всё-таки вещь самооценка. Вроде определяет отношение к себе, а на неё обязательно влияют другие люди. Хотя без них такого понятия не было бы в принципе.

Ведь всё, что мы знаем и думаем о себе, складывается из чужого мнения. Без стороннего наблюдателя объективность реальности остаётся под вопросом. Точно, как в старой загадке: "Раздастся ли звук падающего дерева в лесу, где никого нет?"

Выходит, вне социума меня тоже не существует?

– Ты там уснул?

– Иду, – угрюмо проворчал я.

Забежав на кухню, я машинально бросил в рюкзак вчерашнюю находку. Затем мы с приятелем покинули мою обитель.

Всю дорогу я клевал носом, и, наконец, Макс не выдержал:

– Ты в курсе, что ночью полагается спать?

– Сон для слабаков, – широко зевнул я, – каждый день обещаю себе выспаться, но пока не выходит.

– Досадно, – с сочувствием улыбнулся друг, глядя на меня ясным взором плутовских глаз.

– А ты какой-то подозрительно бодрый и… радостный, – на мгновение я задумался, – хотя ты и по жизни слегка упоротый. Что, выспался? – и снова чёртов зевок.

Это уже выше моих сил.

– Ещё бы, Кас. Я всегда высыпаюсь. К тому же, – чуть тише прибавил он, – если на ночь сыграю на флейте, то спится особенно сладко, – парень выразительно поиграл бровями.

– Какой ещё флейте? – не понял я.

– Волшебной, Каспер, волшебной.

И тут до меня дошло.

– Фу, – поморщился я, пихая его в плечо, – ты ужасно мерзкий.

Приятель громко рассмеялся:

– Я не мерзкий, Кас. Я нормальный. Даже более нормальный, чем ты.

– Не бывает степеней нормальности. Ты либо нормальный, либо нет. Третьего не дано.

– Ну почему же? – задумчиво протянул друг, – понятие нормы весьма относительно. Так же, как все в этом мире.

Он резко остановился, видимо, осознав, что брякнул:

– Черт, походу, я заразился, – парень беспомощно глянул на меня, – уже начинаю превращаться в тебя.

– Не переживай, – улыбнулся я, – до тех пор, пока не цитируешь Воланда, всё будет в порядке.

– Не дождёшься, – лукаво усмехнулся он.

Мы зашли в кабинет одними из первых. Народ потихоньку подтягивался, занимая пустующие места. Нас насчитывалось всего 17, что слишком мало для класса. И в параллели мы были своего рода Ватиканом.