Омут памяти

Меня обсуждали на Секретариате ЦК. Обсуждали как-то стыдливо, без ярлыков — я ведь участвовал в подготовке разных докладов почти для всех секретарей ЦК. А Борис Пономарев вообще ушел с заседания. Когда я попытался что-то объяснить, Андрей Кириленко, который вел данный Секретариат, заявил:

— Ты меня, Саша, в теорию не втягивай. Ты учти — это наше общее мнение, подчеркиваю, общее (он, видимо, намекал на отсутствовавшего Суслова). Никаких организационных выводов мы делать не собираемся, — добавил он.

Незадолго до этого у меня была встреча с Брежневым, который пожурил меня за статью, особенно за то, что опубликовал ее без его ведома. В конце беседы сказал, что на этом вопрос можно считать исчерпанным. И в знак особого доверия барственно похлопал меня по плечу.

Может быть, вопрос и был исчерпанным. Может быть, и верно, что не собирались делать оргвыводов. Бог их знает. Сразу же после Секретариата я зашел к Демичеву. Повел я себя агрессивно. В ходе разговора о житье-бытье я сказал, что, видимо, наступила пора уходить из аппарата. Демичев почему-то обрадовался такому повороту разговора. Как будто ждал.

— А ты не согласился бы пойти директором Московского пединститута?

Я ответил, что нет.

— Тогда чего бы ты хотел?

— Я бы поехал в одну из англоязычных стран, например в Канаду.

Демичев промолчал, а я не считал этот разговор официальным. Утром лег в больницу. И буквально дня через два получил решение о назначении послом в Канаду. Возможно, Демичев подстраивался к чьему-то настроению, изобразив дело так, что я сам захотел уйти из ЦК.

Кстати, посол в Канаде Мирошниченко был уже в аэропорту, возвращаясь к месту работы после отпуска, когда было принято решение о его освобождении. Его вернули назад. Он долго сокрушался по этому поводу.

Из «вождей» я зашел только к Федору Кулакову, с которым у меня сложились приличные отношения. Просидели у него в кабинете часов до двенадцати ночи. Он рассказал, что на Политбюро активную роль в моем освобождении играл Полянский. Суслов молчал, но и не защищал. Брежнев спросил, читал ли кто-нибудь статью Яковлева? Демичев не признался. Эту информацию подтвердил потом и Пономарев.

Андрей Громыко перед моим отъездом пригласил меня к себе и дал только один совет: «Учите язык, лучше всего слушайте по телевидению религиозные проповеди. Они идут на хорошем, внятном английском языке». В тот же день зашел к Василию Кузнецову — первому зам. министра. «Я знаю, — сказал он, — ты расстроен. Это зря. Со мной была такая же история. Мне сообщили, что я освобожден от работы председателя ВЦСПС и назначен послом в Китай, когда я был на трибуне Мавзолея во время праздничной демонстрации».

На следующий год (февраль 1974 г.) Брежнев летел на Кубу через аэропорт Гандер, что на острове Ньюфаундленд. Я встречал его. Был свидетелем острой ссоры между руководителями «Аэрофлота» и крупным чиновником из КГБ. Аэрофлотовец обвинял представителей КГБ в том, что они заставили посадить самолет на нерасчищенную полосу (был тяжелый снегопад с пургой). Могла случиться катастрофа. Они долго ругались, так и не выяснив, по чьей вине это произошло, кто конкретно дал указание о посадке. Ко мне подошел министр иностранных дел Канады Джемисон и сказал, что авиакатастрофа казалась неизбежной, что наземные канадские службы были в панике.

Я до сих пор не знаю, было это обычным разгильдяйством или преднамеренной акцией.

Мне было любопытно, как Брежнев встретит меня. Просто вежливо, с прохладцей или нормально. Прямо у трапа он обнял меня, расцеловал, потом взял под руку и спросил:

— Ну что будем делать?

— Вот еврейская делегация встречает вас, хотят поговорить.

— Ни в коем случае, — вмешался представитель КГБ.

— А как посол считает? — спросил Леонид Ильич.

— Считаю, что надо подойти к ним. — Группа была за изгородью.

— Тогда пошли! — и Брежнев энергично зашагал к группе демонстрантов. Состоялась достаточно миролюбивая беседа. Брежнев был очень доволен. «Надо уметь разговаривать с людьми», — ворчал он, ни к кому не обращаясь. Поручил мне взять у демонстрантов письменные просьбы и направить их в ЦК на его имя.

Когда через два часа двадцать минут я провожал Брежнева к самолету, он вдруг спросил меня:

— А что с тобой случилось?

— Ума не приложу, Леонид Ильич.

— А…а…а… Товарищи! — сказал Брежнев и с досадой махнул рукой.

Брежнев играл, кокетничал и лицемерил. Я проработал в Канаде 10 лет, день в день. Говорят, что однажды он вспомнил обо мне, ему понравилась моя телеграмма из Канады по организации и принципам ведения в этой стране сельского хозяйства. Эту телеграмму ему прочитали в Завидово дважды.