Омытые кровью

– Помню, – угрюмо произнес я, зная, куда клонит собеседник. – Программный такой разговор.

– Во-во. Тут такая же картина. Самый главный дефицит – квалифицированные кадры. Предлагаешь тормознуть индустриализацию из-за того, что главный инженер шахт свой домик списанными кирпичами подправил?

– Ну…

– А Доронин – главный хозяйственник города и по совместительству главный Казанова с тремя любовницами. Кем его заменишь? А Ладыгин. Ты потребкооперацией или торговлей заведовать будешь?

– Так и будут воровать и гулять в дыму? Они всю нашу великую идею замылят!

– Эх, Сашок, насколько же ты зелен еще в нашем деле. Это компромат. Мы держим всех за горло. Мы можем сковырнуть любого. Выгнать, посадить. Завербовать. Чужие пороки – это наша среда существования, как для селедки океан.

– Они так все растащат по своим норам.

– А вот тут наша задача – в границах народ держать. Вон Зильберман и Турусов границы потеряли. И теперь баланду хлебают. А остальные… Вот такая скотина человек. Не может не разлагаться морально. Смирись, и сразу легче станет.

Все это мне не нравилось. Но я понимал, что спорить тут мне не по чину. Начальник – матерый, опытный и несгибаемый чекист, видевший в жизни такое, что я себе даже вообразить не могу. Приходится ему верить на слово.

– И вот что я тебе еще скажу, Саша. Вор – он вечен. Но на обуздании воровских аппетитов мы собаку съели. Есть нечто куда более худшее.

– Что? – полюбопытствовал я.

– Рантье.

– Насколько я помню, это те, кто живет на процент от капитала. Они-то у нас откуда? – изумился я.

– Рантье – это те, кто в свое время приобрел большие заслуги перед партией и народом. И теперь живут на проценты с этих заслуг, – пояснил начальник, и в глазах плеснулась злая тьма. – Обленились. Приобрели барские замашки. Народ для них хуже крепостных у помещиков. Про них пишут книжки и очерки. Они выступают перед пионерами. А на самом деле они перерожденцы. И все их устремления – власть и материальные блага.

Тут уж я даже не нашелся, что сказать.

– Молчишь? Боишься? – улыбнулся Раскатов. – И правильно боишься. Потому как рантье есть и в партии. И в нашей организации. Они готовы утянуть нас обратно в болото, из которого вытащили страну настоящие большевики. Они консолидируются. Они жестоки и хитры.

– И что? – От того, каким тоном это говорил Раскатов, меня мороз по коже пробрал.

– А ничего. Я же сказал – ленивы. И хватку былую утеряли. Будет момент истины. Или они нас. Или мы их. И это уже идет.

– А если они нас?

– Этому не бывать. Потому что за нами титан Сталин. А за ними – барин Бухарин, иудушка Троцкий, пигмей и трепач Зиновьев. За нами дело. За ними интриги. Интриги хороши для решения локальных проблем. Но у нас не царское время. Сметем мы их, Сашок. Рано или поздно. К чему тебе это говорю? Да потому что парень ты преданный общему делу, правильный. Но ни черта не понимаешь. Сопливый ты. А ведь должен начать разбираться во всем. И в свое время правильно понять, чью сторону избрать.

Я кивнул. Мол, принял во внимание.

– Пойми, Сашок, мы чекисты. Нас сам Дзержинский в бой кидал, человек, фанатично преданный рабочему делу. Чекист – это звучит гордо. И надежда всей страны – именно на нас.

Вообще, такие разговоры могли закончиться плохо. Так что высказывать я свое мнение не стал. Да и начальнику захотелось сменить тему. И он осведомился деловито:

– С твоими расхитителями. Так они и не колются на организацию убийства инженера Синицына?

– Не колются. И все больше у меня сомнений по этому поводу. Может, не там ищем.

– А где предлагаешь искать?

– Да есть идея. Но пока слишком сырая.

– Ну, так поджарь ее! Ты же чекист. Ищи…

Глава 28

Все же работа в ОГПУ веселая. На ней не соскучишься. Постоянно у нас, как у артистов, то концерты, то драмы с комедиями, то народные гуляния. Только я собрался погрузиться в свои дела, как приказ – на выезд!

– Что случилось? – спросил я Первака, лично зашедшего в кабинет собирать опергруппу.

– Село Нижние Промыслы. Бунт крестьянский. Бессмысленный и беспощадный, – холодно улыбнулся он.

Нижние Промыслы. Что-то я совсем не удивлен. От этого села одна головная боль. Город рядом с его различными влияниями, в том числе пагубными. И народ в селе беспокойный. И кулацкое, и нэпманское влияние сильно. И вообще это пороховая бочка, которая время от времени дымит и все хочет взорваться.

– Бунт. Это дело житейское, – сказал я, поднимаясь из-за стола и засовывая за пояс револьвер.

В груди забарабанило. Что такое массовые выступления, я не раз испытал на своей шкуре. Год стажировки в «летучем отряде» должен идти за десять по выслуге лет.

«Летучий отряд» – так называли самых доверенных шпиков главы царского политического сыска Зубатова, которые мотались по всей России, давя революционные настроения и устраивая кровавые провокации. Нет давно ни Зубатова, ни охранки, ни Российской империи. А вот название живет, и переняли его те, с кем тогдашние «летуны» так яростно боролись.