Он вел молча. И почему-то было понятно, что задавать вопросы бесполезно, хотя их роилось в моей голове множество. Куда мы направляемся, почему снялись с места так рано? Я бы с удовольствием валялась в постели еще пару-тройку часов, после неторопливо выпила бы кофе, полюбовалась в окно солнечными лучами.
Лучей не было.
Была лесная неровная дорога, остатки тумана; тянуло из печки теплом.
Отогревшись, я уснула.
Когда проснулась, давно рассвело. Изменилось и освещение, и пейзаж – полотно шоссе стало шире, лес по обочинам стал гуще, – не изменилось лишь выражение лица Крейдена, оставшись все таким же неприступным. Уже несколько часов кряду, пока колеса поглощали километры неизвестной трассы, он оставался погружен в напряженные размышления, которые я не осмеливалась прерывать. Он словно готовился проходить Мерил Хант во второй раз. Или что похуже.
В какой-то момент, когда мы миновали странный знак – квадрат и заключенную в него цифру «22», – а молчание сделалось вовсе невыносимым, машина, наконец, свернула на обочину и остановилась.
Он смотрел на меня так, будто продолжал что-то решать, взвешивать, сомневаться. Или же пытался убедить себя, что сомневаться уже бесполезно.
Спросил:
– Ты ведь не уедешь без него?
Не то из-за недавнего пробуждения, не то из-за беспокойства, голова выдала дикое предположение – «без своего любовника». Что за бред? У меня в помине никогда не было любовника, но давление, прозвучавшее в голосе Форса, заставило нутро опасливо поджать хвост.
– Без кого? – спросила я глупо и сглотнула.
– Без отца, ставшего счастливым.
Ах, вот оно что. И тут же слиплись в комок вина и стыд, и не нашелся верный ответ – ни да ни нет не подходили.
– Я знаю, что это так, – голос Крейдена чуть оттаял, обвинения в нем не звучало, – и потому вижу лишь один способ вернуть в его жизнь смысл…
Я все пыталась сообразить, где мы, куда приехали и что означал странный знак на обочине. И вдруг вспомнила сказанную вчера в спальне фразу: «Ближайшая из тюрем находится неподалеку, в двадцать втором квадрате…»
И понимание это выморозило меня еще одним идиотским предположением – Форс оставит меня в тюрьме. Посадит в одну из этих камер, запрет там, скажет отцу, что тот больше никогда меня не увидит. После отпустит – может, через месяц или два, – и тогда отец сообразит, насколько лучше была его жизнь, пока я оставалась рядом… Этот глупый фильм пронесся в моем воображении вихрем, и я успела испытать и вполне настоящий страх, и панику, и ненависть к тому, что доверилась человеку, которого не знаю, и печаль, и расстройство, и еще гору всего. Нет, мне однозначно нельзя использовать логику с недосыпа, она попросту не включается. Все, конечно же, не так, все как-то иначе… Но как?
– Какой… способ?
– Нужно вернуть ему Маргариту. Тогда, если мы уедем, он останется счастлив.
– Вернуть ему… – теперь временно у меня отказала и речь, – Маргариту?
Значит, вот кто содержится в тюрьме двадцать второго квадрата.
– А разве можно просто взять и выпустить человека на свободу?
– Просто взять и выпустить не получится.
Вот теперь я испугалась всерьез. Вероятно, нам в лучших традициях боевика придется сражаться, палить по «врагам», пробираться по коридорам, и, если мы вдруг проиграем… К страху прибавился озноб.
– Нас… посадят. Это нарушение закона…
– Нас не посадят. И это частичное нарушение закона, я продумал детали.
Подавать ему патроны, воевать до победного, умирать вместе… Я выбрала этого человека, и я буду с ним, даже если мы восстанем против всего мира.
– Ты… ты сказал, что не дашь посадить меня в такую камеру. – Теперь у меня тряслись руки. – И, если мы… проиграем…
«… не дай им запереть меня».
– Успокойся. – На мою холодную ладонь легла теплая. – Ви, успокойся.
Но успокоиться было непросто. Крейден смотрел в мои глаза внимательно, кажется, он читал то, что мельтешило за радужкой, потому что спросил: – Ты всерьез думаешь, что я стал бы тобой рисковать?
«А ты не стал бы?»
– Мы будем рисковать… вместе.
– Нет. Если бы я в данном случае мог справиться без твоей помощи, я бы это сделал. И нам никто не встретится на пути, в нас никто не будет стрелять. Охранники в этом месте отсутствуют – все контролирует система. Она впустит нас внутрь, потому что у меня есть право доступа.
– Внутри… никого нет?
– Кроме заключенных, никого. А сбежать они по своей воле не могут, их держит мир иллюзий. – Он на секунду задумался. – Есть повара, обслуживающий персонал. Но они на другом ярусе. И даже в случае случайной встречи, они ретируются быстрее, чем мы…
– И сообщат о правонарушении.
– О правонарушении сообщит на входе уже система.
– Класс! Тогда нам придется торопиться, да?
На меня пока еще прибоем накатывал ужас.
– Нам в любом случае придется торопиться. Потому что, как только ты попадешь в камеру к Маргарите, на всё про всё у тебя будет пять минут…
– Мне… надо подышать… – Я не трус, но риск такого масштаба – непривычная для меня вещь утром в выходной. – Я похожу вокруг машины…
Не дожидаясь ответа, я отперла дверь и ступила на мягкую, все еще влажную от росы землю.