ОН. Новая японская проза

Бен поднял глаза и бросил быстрый взгляд на пухлое наивное лицо Татибаны. Тот смотрел совсем не так, как Масумура.

— Десять и семь, — ответил Бен с ошибкой.

— A-а, семнадцать! — поправил его Татибана. — Как и мне!

Молча слушавший японский диалог Масумура вдруг громко отчеканил по-английски:

— С-севентин. Семнадцать.

Начальное «с» прозвучало как змеиное шипение.

— Ай эм Сусу, себентин иядзу орудо. Мне семнадцать. Меня зовут Сусу, — добавил он по-английски с сильным акцентом. Для шутки это прозвучало слишком серьезно. Татибана с сомнением посмотрел на него и умолк. Бен снова опустил голову.

Прямо перед его глазами стояла фарфоровая миска с рисом и тарелка с горой капусты и какой-то рыбой в красной кожице. Бен никогда не видел такой рыбы. Он даже не знал, как она называется, впрочем, как и многие предметы, окружавшие его. А вот Масумура и Татибана наверняка знают. Но Бену не хотелось лишний раз задавать вопросы. Ему было отвратительно видеть собственное отражение в зрачках Масумуры.

Отделив деревянные палочки друг от друга, Бен взял их в руку. Он держал палочки совсем не так, как Масумура и Татибана. Бен не скрещивал их между большим и указательным пальцами, двигая вверх и вниз, как положено, а орудовал ими, словно ножницами. Он и сам понимал, что делает неправильно, однако и таким манером ему удавалось подцепить даже самое крохотное зернышко риса, так что нельзя сказать, что он вообще не умел обращаться с палочками.

Детство Бен провел с отцом и матерью в мамином доме, во флигеле отдельно жил дворецкий. Он-то и научил Бена держать палочки подобным образом. То ли дворецкий сам толком не умел обращаться с палочками, то ли Бен плохо усвоил урок, то ли дворецкому просто надоело объяснять, — это теперь не имело значения. Бен смутно помнил, как отец пренебрежительно говорил, что так держат палочки китайские кули. Позже у Бена не было случая исправить дурную детскую привычку.

Кивнув подбородком на Бена, Масумура легонько подтолкнул Татибану локтем и хихикнул. В отличие от источавшего ядовитое презрение и злорадство Масумуры, глаза Татибаны горели чистым детским любопытством, словно он смотрел на какого-то диковинного зверька. Ощущая на себе два столь различных взгляда, Бен сосредоточился на содержимом подноса. Прямо перед глазами у него была рыба. Безымянная рыба в мягкой красной кожице. Бен поднял палочки и яростно вонзился в нее, будто разрезал ножницами. Кожица тотчас же лопнула, и показалось белое мясо. Зажав кусок между палочками, Бен проворно, чтобы не уронить, отправил его в рот. Но тут же, поперхнувшись, выплюнул обратно на тарелку. Он едва не подавился. Из непрожеванной массы торчали крупные и мелкие кости. Масумура и Татибана смотрели на Бена круглыми глазами. Часть костей застряла в горле, и Бену захотелось от стыда умереть на месте.

Татибана, не удержавшись, поднял палочки: «Вот как нужно разделывать рыбу!» — и на своей тарелке красиво разломил рыбину надвое вдоль спинного хребта.

Бен снова прокашлялся, вытер рот влажной салфеткой и попытался повторить движения Татибаны. Он вонзил скрещенные палочки в хребет и попытался потянуть их в стороны. Но зацепился за ребра, и в красной кожице наметился рваный зазубренный разрыв.

— Нет, не так, а вот так!

Бен замешкался, и Татибана протянул к нему руку — помочь. Неожиданно Мусумура перехватил в воздухе руку Татибаны:

— Брось! Бесполезно это.

Татибана в изумлении отдернул руку и замолчал.

— Ничего не выйдет, он все равно делает все не так.

Бен снова уставился на стол. Быстро покончив с едой, Масумура удовлетворенно закурил и встал из-за стола. Татибана покосился на Бена и последовал за Масумурой. Бен остался один на углу огромного стола. Он пальцами, по одной, вытащил из распотрошенной рыбины все мелкие кости и съел ее. Пришла вторая смена — Сато-сан и Ясуда-кун, они тоже уселись ужинать. За это время Бен ни разу не поднял глаз. Когда они тоже ушли, Бен наконец дожевал рыбу. Напоследок он, как когда-то учил его дворецкий, поднес ко рту фарфоровую миску и одним глотком проглотил остатки риса.

На шестые сутки, под утро, перед самым закрытием, Бен только что закончил мыть туалет, когда его с первого этажа позвал управляющий. Показав пальцем на Татибану, тащившего на улицу с кухни пластиковый пакет с мусором — а на кухне их было много, черных и голубых, — управляющий пояснил на своем невероятном англо-японском наречии:

— Мусор — он пошла вон!

Подняв обеими руками огромный черный мешок, в котором что-то громыхало и перекатывалось, Бен ногой распахнул дверь черного хода и вышел на заднюю улочку, где в ряд стояли закусочная, пивная и продовольственный магазинчик. Там уже маячила фигура Татибаны, в фартуке. Носком гэта[21] он пододвинул свой мешок к груде таких же черных и голубых мешков с мусором. Завидев Бена, Татибана поманил его: «Давай сюда!» Бен подтащил тяжеленный мешок к тому месту, где стоял Татибана и точно так же пододвинул его к общей куче носком мокасина.