Он придет

Музыка из радиоприемника, которая до сих пор робко шарилась по углам, вдруг отмочила неожиданный пируэт. К Роллинзу присоединился ударник – и теперь вышлепывал тропическую зорю на своих том-томах. В голову сразу полезли всякие каннибалы и лианы, густо переплетенные змеями. Сушеные головы…

– Обними меня.

Я залез под одеяло рядом с ней, поцеловал ее, обнял и вообще постарался никак не выдавать своих чувств. Но все это время мыслями витал где-то совсем далеко, в полном одиночестве на каком-то замороженном куске тундры, выплывающем прямиком в открытое море.

Глава 19

В ход в вестибюль Западного педиатрического центра украшали мраморные плиты с высеченными на них именами давно почивших благотворителей. Внутри вестибюль был переполнен больными, увечными и обреченными – все варились на медленном огне в бесконечном ожидании, которое представляет собой такую же неотъемлемую часть больниц, как иглы для внутривенных инъекций и плохая еда.

Матери стискивали у своих грудей туго спеленутые свертки, из-под слоев одеял вырывались вопли. Отцы грызли ногти, мудря над страховыми бланками и стараясь не думать о потере своего мужского достоинства, ставшей результатом столкновения с бюрократией. Малышня, способная ходить, ковыляла вокруг, упираясь руками в мрамор, тут же отдергивая их от холода и оставляя за собой грязные сувениры. Громкоговоритель выкликал фамилии, и избранные брели к окошку регистратуры приемного отделения. Голубоволосая дама в зелено-белой полосатой униформе больничного волонтера восседала за справочной стойкой, так же сбитая с толку, как и те, кому ей было поручено содействовать.

В дальнем углу вестибюля дети и взрослые, сидя на пластиковых стульчиках, таращились в телевизор. Тот был настроен на какой-то сериал, действие которого происходило в больнице. У врачей и медсестер на экране были белоснежные, без единого пятнышка, одежды, укладки на головах, безупречные лица и зубы, которые излучали влажные искры, когда эти персонажи в медленных, негромких и рассудительных тонах вели беседы о любви и ненависти, страдании и смерти.

Врачи и медсестры, которые проталкивались через толчею в вестибюле, в большинстве своем куда больше походили на нормальных людей – помятые, раздраженные, с заспанными глазами. Те, что входили, врывались сюда, реагируя на сигналы пейджеров и срочные телефонные звонки. Те, что выходили, проделывали это с проворством сбегающих из тюрьмы заключенных, опасающихся, что в последний момент их перехватит охрана.

На мне был белый халат с больничным пропуском, а в руках портфель, когда автоматические двери разъехались передо мной, а красноносый охранник лет за шестьдесят приветливо кивнул:

– Здравствуйте, доктор.

Войдя в лифт, я спустился в полуподвал вместе с унылой чернокожей парой лет за тридцать и их сыном, чахлым девятилеткой в инвалидном кресле. В бельэтаже к нам присоединилась лаборантка – молодая толстуха с корзиной шприцов, игл, резиновых трубок и стеклянных пробирок, полных рубинового жизненного сиропа. Родители мальчишки в каталке с тоской посмотрели на кровь; ребенок отвернулся к стене.

Об окончании поездки возвестил встряхивающий толчок. Нас изрыгнуло в тускло-желтый коридор. Мои попутчики свернули направо, в сторону лаборатории. Я двинулся в другую сторону, подошел к двери с надписью «Архив историй болезни», открыл ее и вошел.

Со времени моего ухода здесь практически ничего не изменилось. Мне пришлось повернуться боком, чтобы пролезть в узкий проход, прорезанный в набитых медкартами стеллажах высотой от пола до потолка. Никакого тебе компьютера, никакой попытки привлечь высокие технологии, чтобы привести в связную систему десятки тысяч обтрепанных картонных папок. Больницы – это консервативные институты, и прогресс приветствуют не более, чем собака приветствует чесотку.

В конце прохода маячила серая стена. Вплотную к ней восседала сонного вида молодая филиппинка, читая гламурный журнал.

– Вам чем-нибудь помочь?

– Да. Я доктор Делавэр. Мне нужно достать карточку одного моего пациента.

– Вы могли попросить свою секретаршу позвонить нам, и мы бы вам ее отправили.

Ну конечно. Через две недели.

– Рад это слышать, но мне нужно взглянуть на нее прямо сейчас, а моей секретарши еще нет на месте.

– Как фамилия пациента?

– Адамс. Брайан Адамс.

Помещение было разделено по алфавитному принципу. Я выбрал фамилию, которая направила бы ее в дальний конец, к секции «А – К».

– Если вы заполните вот эту форму, я сразу вам ее выдам.

Я заполнил бланк, с поразительной легкостью подделав официальный документ. Девушка даже не удосужилась заглянуть в него и сразу же бросила в разделенный на узкие отсеки металлический ящик. Когда она ушла и скрылась за стеллажами, я метнулся к стороне «Л – Я», порылся среди «Н» – и нашел, что искал. Потихоньку сунул это в портфель и вернулся.

Она пришла через несколько минут.

– У меня тут три Брайана Адамса, доктор. Который ваш?

Я сделал вид, будто внимательно изучаю карточки, и выбрал одну наугад.

– Вот этот.