Он придет

– Если вы подпишете вот тут, – она вытащила еще один бланк, – я разрешу вам забрать ее на сутки.

– В этом нет нужды. Я посмотрю ее прямо тут.

Напустив на себя ученый вид, я пролистал историю болезни Брайана Адамса, одиннадцати лет, принятого для плановой тонзиллэктомии[82] пять лет назад, поцокал языком, покачал головой, накарябал в блокноте несколько бессмысленных пометок и отдал карточку обратно.

– Спасибо. Вы очень помогли.

Она не ответила, уже вернувшись в мир косметического камуфляжа и одежды, разработанной специально для садоинтеллектуалов.

Я нашел пустой кабинет дальше по коридору, прямо рядом с моргом, запер дверь изнутри и сел, чтобы изучить финальные хроники Гэри Немета.

Последние двадцать два часа своей жизни мальчишка провел в палате интенсивной терапии Западного педиатрического – ни секунды из них в сознании. С медицинской точки зрения дело было ясное: безнадежен. Принявший его интерн вел записи аккуратно и скрупулезно, снабдив их ярлыком «Авто vs. Пешеход», что на причудливом лексиконе медицины делало трагедию похожей на спортивное состязание.

Немет поступил по «Скорой», весь избитый и переломанный, с пробитым черепом; все функции, кроме основных физиологических, отсутствовали. И все же, чтобы отсрочить неизбежное, были потрачены тысячи долларов и заполнено достаточное количество страниц, чтобы создать медицинскую карту толщиной с телефонный справочник. Я пролистал их: заметки медсестер, с их обязательным учетом принятого и выданного наружу, где живой еще ребенок сократился до кубических сантиметров телесных жидкостей, графики аппаратуры жизнеобеспечения, записи о прогрессе – довольно жестокая шутка, – заключения нейрохирургов и неврологов, нефрологов, радиологов и кардиологов, результаты анализов крови, рентгеновские снимки, сведения о сканировании, шунтировании, наложенных швах, внутривенных вливаниях, парентеральном питании, респираторной терапии и, наконец, вскрытии.

Изнутри к обложке был приколот степлером рапорт шерифа – еще один образец жаргонистического редукционизма. На этом столь же заумно-упрощенном диалекте Гэри Немет именовался «П» – потерпевший.

«П» был сбит со спины, когда шел по Малибу-Кэньон-роуд незадолго до полуночи. Он был босиком, в пижаме – желтой, педантично отмечалось в рапорте. Следы торможения отсутствовали, что привело оставившего рапорт помощника шерифа к заключению, что удар был значительной силы. Судя по расстоянию, на которое протащило тело, скорость транспортного средства в момент наезда составляла от сорока до пятидесяти миль в час.

Остальное представляло собой чистую канцелярщину, картонную закуску для какого-то центрального компьютера.

Это был крайне депрессивный документ. Ничего в нем меня не удивило. Даже тот факт, что частным педиатром, официально указанным в качестве лечащего врача Гэри Немета и собственноручно подписавшим свидетельство о смерти, оказался Лайонел Уиллард Тоул, доктор медицины.

Я подсунул карточку под стеллаж с рентгеновскими кассетами и направился к лифту. Двое одиннадцатилеток ускользнули из палаты и затеяли параллельные гонки на инвалидных колясках. Они с воплями пронеслись мимо, мотая над собой трубками капельниц, словно лассо, и мне пришлось уклониться, чтобы избежать столкновения.

Я уже потянулся к кнопке лифта, когда меня вдруг окликнули по имени.

– Эй, Алекс!

Это был главврач, который болтал с парой интернов. Оставив их, он двинулся в мою сторону.

– Привет, Генри.

С тех пор как мы последний раз виделись, он набрал несколько фунтов – щеки нависали прямо над воротничком рубашки. Цвет лица у него был нездорово румяный. Из нагрудного кармана торчали три сигары.

– Какое совпадение! – сказал он, протягивая мне пухлую руку. – Я только собирался тебе звонить.

– Да ну? Насчет чего?

– Давай поговорим у меня в кабинете.

Он плотно закрыл дверь и бросился к своему месту за письменным столом.

– Ну как дела, сынок?

– Отлично.

Папа.

– Так-так. – Он вытащил из кармана сигару и мастурбирующими движениями принялся растирать ее целлофановую обертку. – Не собираюсь ходить вокруг да около, Алекс. Ты знаешь, это не мой способ. Всегда выходить вперед и прямо говорить, что у меня на уме, – вот моя философия. Чтобы люди сразу поняли мою позицию.

– Внимательно слушаю.

– Да. Гм. Не буду вертеть и скажу прямо. – Он всем телом подался ко мне – собравшись то ли блевануть, то ли придать своим словам доверительности. – Я тут… Мы тут получили жалобу насчет твоего профессионального поведения.

Он откинулся в кресле в довольном ожидании – будто мальчишка, который поджег петарду и предвкушает момент, когда она наконец бабахнет.

– Уилл Тоул?

Его брови резко взлетели вверх. Никакого «бабах» не последовало, так что они вновь опустились вниз.

– Так ты в курсе?

– Считайте это обоснованным предположением.

– Да, в общем, ты прав. Он поднял большой шум по поводу гипноза, который ты провел, или еще какой-то подобной фигни.

– Он полон дерьма, Генри.

Его пальцы все так же теребили целлофан. Интересно, подумал я, сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз оперировал.