Он пришел издалека

Опять она ошиблась, но лучше, пожалуй, было не рассказывать, откуда он знает. В больнице ему никто ничего не говорил. Не успели. Он пришел в себя в палате и не захотел оставаться в одиночестве. Поэтому он оделся, прочел данные в карточке над кроватью и пошарил в шкафу. Найдя там одежду, принялся одеваться, бормоча про себя ее имя. Посидел, собираясь с силами, а потом вышел, и никто его не остановил.

На улице была ночь, а потом он ничего не помнил, пока не увидел ее лицо в дверном проеме. На табличке значилось ее имя, но не было адреса, а он ее все-таки нашел. Разве это не доказательство?

— Разве я мог тебя забыть? — строго спросил он.

— Может, у тебя была другая знакомая с тем же именем. Когда мы поженились?

Может быть, лучше бы ему остаться в больнице. Там было бы проще ее убедить. Но ему так хотелось домой!

— Тут у меня небольшой провал, — признался он.

— Следовало ожидать.

— Допустим. Но хоть что-нибудь ты обо мне помнишь?

Он задумался. Нет, не помнит. Плоховаты дела.

— И тут провал, — мрачно сообщил он и вдруг просветлел. — Зато о себе я много чего моту рассказать. Например, я специалист по лепидоптерам.

— Это кто такие?

— Пока не помню… Так или иначе, я известный артист, и музыкант, и первоклассный математик. Правда, сейчас мне не вспомнить ни одного уравнения кроме «Цэ равно пи эр квадрат». Это что-то про скорость света. Но и остальное со временем вернется.

Главное было начать, дальше пошло легче, и он поспешно продолжил:

— Мне тридцать три года, я порядочно зарабатываю на борцовском ринге, у меня было шесть жен, не знаю, в таком ли порядке? Люсиль, Луиза, Кэролин, Катерина, Ширли и Мириам.

Что-то многовато жен — может быть, не стоило припоминать всех. Ни одна женщина не любит слушать о своих предшественницах.

— Шесть и насчитал. А я где?

— Ты Эрика, седьмая и лучшая.

Если задуматься, действительно, слишком много — как-то это было неправильно.

Эрика со вздохом отвернулась.

— Возраст ты угадал.

Следовало ли понимать это так, что со всем остальным промахнулся? Судя по ее лицу, так и было.

— Ты могла бы предвидеть, что поначалу в голове у меня будет путаница. Могла бы сама рассказать, кто я такой.

— Не могла бы! Ты совсем не тот человек!

Она скосила глаза себе на плечо. На нем красовался синяк.

— Это я? — спросил он.

— Ты, хотя, ручаюсь, не нарочно. По-моему, ты не сознаешь своей силы. Дэн всегда был слишком нежен — должно быть, он меня побаивался. А ты — нисколько.

— Может, я и был слишком пылок, — заметил он, — после такого-то перерыва.

— Да, почти три месяца, но большую часть ты проплавал в желатине регенератора. Ты же только вчера пришел в себя. — Она подалась к нему, погладила по щеке. — Все не так, сколько бы я ни старалась убедить себя в обратном. Ты стал другим человеком… и ничего не помнишь.

— И глаза у меня один карий, другой зеленый?

— Если бы только это, милый. Подойди-ка к зеркалу!

Он перенес серьезную травму и еще чувствовал слабость после ранения. На подгибающихся ногах он прошагал к ростовому трюмо.

— Ну и что?

— Встань сбоку. Видишь эту линию? — Эрика показала на зеркале.

Он увидел — черточку на уровне его подбородка.

— И что она обозначает?

— Отмечает макушку Дэна Меррола, — негромко ответила Эрика.

Итак, он на добрых шесть дюймов выше, чем ему следовало быть. Но и у лишнего роста имелось объяснение. Он посмотрел на свои ноги. От таза до подошв расстояние одинаковое, а вот пропорции разные. Одно колено выше другого, «тата-тата-та-тата, коленками назад» — всплыл в голове обрывок старой песенки.

Он поспешно осмотрел себя. Всюду одно и то же. Правое плечо мускулистое, толстовато для своего сустава. А предплечье длинное и тонкое. Он заморгал, присмотрелся. Что, те, кто его латал, взаправду решили, что ему пойдут черные, рыжие и каштановые волосы? Он почувствовал себя пегой гончей.

Ну и юмористы там у них. Это смеху ради они склеили его из остатков и обрезков? Не смотри он на самого себя, результат их усилий показался бы не жутким и отвратительным, а… ну, а каким? Смехотворно нелепым — и это тоже не радовало. Кому охота против воли стать клоуном, шутом-уродцем, какого матушка-природа не производила с сотворения первого человека?

Он пощупал щетину на подбородке левой рукой — во всяком случае, тем, что он считал левой рукой — поскольку она была с левого бока. Пробивающаяся бородка не походила на ту, что ему помнилась. Минутку — а что ему помнится? Он прислонился к стене и чуть не упал. Это плечо оказалось неожиданно уже прежнего.

Проковыляв до кресла, он сел и жалобно уставился на одевающуюся Эрику. Очень уже не подходили друг к другу ее прекрасная фигурка и его цирковое уродство.

— Трудно, да? — она стянула на себе лифчик и с заметным усилием защелкнула кнопку. Она была в целом маленькой женщиной — но не в районе груди.

Да, было трудно, и к проблемам тела добавились невесть откуда взявшиеся воспоминания. Если подумать, как же он крутился, чтобы уложить в не слишком долгую жизнь столько профессий — и столько жен?

Эрика подошла, уютно пристроилось к нему, но он остался безутешен.