Он видит, как они летят (СИ)

– Глаза... – ведьма склоняет голову набок. – Красивые зеленые глаза для младшего брата. А что ты готов отдать за них, сын Одина?

– Я... – Бог Грома судорожно облизывает пересохшие губы. – Скажи что тебе нужно.

– Слова настоящего правителя, – смеется ведьма. – Не хочет заключать сделку вслепую. Это мне по нраву. Я скажу тебе. Но сперва я хочу плату. Чтобы мои слова не были сказаны впустую.

– Что за плата? – Тор скользит взглядом по расшитому каким-то жутковатым узором ее платью. – Чего ты хочешь?

– Испить твоей силы, сын Одина, – ведьма протягивает изляпанную кровью руку. – Если позволишь, скажу тебе, что ты будешь должен принести мне.

В ответ Тор молча протягивает руку, и в тот же момент ведьма цепко хватает его за предплечье и дергает на себя. Поцелуй обжигает болью, но Тор не может отстраниться.

Все прекращается внезапно. Ведьма просто отстраняется и шепчет в самые губы:

– Приведешь мне невинного. Если сможешь, если решишься запятнать руки неповинной кровью – получишь, что просил. У тебя три дня.

Приходит в себя Тор уже на опушке. Он просто открывает глаза и понимает, что лежит на камнях, в самом начале тропы, по которой вошел в лес.

Chapter XXIX

Срок, данный ведьмой, неуклонно истекал, а в мыслях Тора царил разброд. С каждым часом громовержцу становилось все паршивей. Но самое кошмарное начиналось, когда Тор возвращался в свои покои. В каждом слове, в каждом движении брата ему чудилось осуждение. Осуждение в собственной нерешительности, трусости.

Чья жизнь может сравниться с тем, чтобы вернуть любимому существу счастье видеть? И, покрывая поцелуями изуродованные шрамами веки брата, Тор все больше утверждался в мысли, что должен исполнить условие.

Грех, что он возьмет на себя, станет наказанием за страдания брата.

***

Выбрать жертву было самым сложным. Но в итоге к концу второй ночи Тор решился. Дочь одной из служанок, едва вступившая в возраст, еще нетронутая подходила идеально.

Оставалось только... В общем-то план здесь был не нужен. Стоило всего лишь застать девушку в безлюдном месте, вывести через черный ход к конюшням и... И все.

Спальню заливает серый предутренний свет. Бог Грома целует спящего брата в лоб и, чуть помедлив, не удержавшись, осторожно прижимается к тонким, чуть приоткрытым губам. Садится в постели, автоматически сдавливает виски, пульсирующие болью после бессонной ночи и половины кувшина вина, и едва не вскрикивает: на голое плечо ложится ледяная ладонь:

– Останься, – Локи шепчет это хрипло, едва слышно. – Куда бы ты ни шел – не нужно, Тор.

В груди словно железная рука сдавливает сердце. Бог Грома резко оборачивается к брату, сжимает в ладонях его холодные пальцы, порывисто прижимается лбом. А Локи поднимается, садится на колени, гладит свободной рукой по волосам.

– Кто побывал в Железном лесу, никогда не вернется оттуда прежним, – младший так почему-то и говорит шепотом. – Ты ведь знаешь. Ты слышал.

– Прости, – Тор прижимается губами к ладони младшего. – Я должен.

– Ты ничего не должен, – тот буквально вцепляется в руку Тора. – Что за чушь ты вбил себе в голову?

– Не чушь, – мотает головой Бог Грома. – Я знаю, что делаю.

В ответ Локи нашаривает пальцами его губы и тянется за поцелуем. Тор прихватывает его за плечи, останавливая. Локи точно так же молча выворачивается, подается вперед и шипит в самые губы:

– Мне плевать, что от тебя воняет, как от подзаборной пьяни. Иначе я вышвырнул бы тебя из постели еще ночью.

– Прости, – снова шепчет Бог Грома. – Я люблю тебя. Ты должен знать.

– Я знаю, – и Тор чувствует, как дрожат пальцы младшего, когда тот приглаживает его растрепанные волосы. – Ты говорил.

Громовержец почти грубо обхватывает его за талию, дергает на себя и целует. Губы у брата горькие, наверное, опять пил это, бездна его забери, обезболивающее...