Она доведена до отчаяния

– По шкале от одного до пяти, – сказал Данте, – я ставлю тебе шесть. И в платье, и без платья.

Танцевальный вечер оказался тематическим: «Время в бутылке». Девочки окружили Данте, не успели мы пройти спортзал. Он поручил меня учителю математики Бумеру и его жене Поле и позволил ученицам утащить его на танцпол.

Декорациями служили рыбачьи сети, свисавшие с баскетбольных корзин и наполненные надувными шарами и раковинами из папье-маше. В центре зала за метровым штакетником стояла огромная пластиковая бутыль с настенными часами внутри и русалочкой, усаженной на высокое плетеное кресло со спинкой «павлиний хвост». В русалочке я узнала резиновый, в натуральную величину, манекен для тренировки навыков реанимации. Декораторы стянули с нее спортивный костюм и напялили лифчик в цветочек и рыбий плавник из папье-маше. К жестким нейлоновым волосам кто-то прикрепил цветок гибискуса.

Бумер изъяснялся исключительно односложно, зато Пола говорила за двоих, крича всякую ерунду так, что заглушала оркестр.

– Вы-то уж точно не похожи на предыдущую подружку Данте, – проорала она.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, это трудно объяснить… Вы больше похожи на нас, учительских жен.

То есть безвкусно одетая, перевела я для себя. Хотя я и пришила подмышники, возвращать платье уже поздно.

Первый час я просидела в дальнем углу на складном металлическом стуле у стола с пуншем, подмечая молчаливую оценку учеников. Улыбка растягивала лицо, как резиновый бинт. Пола описывала свою жизнь – как она отличалась от своих трех сестер, почему не поленилась в тридцать три года надеть брекеты, кровавые подробности кесарева сечения, в результате которого на свет три года назад появилась их с Бумером Эшли. Никто будто и не замечал, как красиво я выгляжу.

Меня удивило, какими сформировавшимися выглядели старшеклассницы – я не помню таких зрелых фигур в Истерли, где я пряталась от всех по углам. Там я была бестелесной даже с весом в сто десять килограммов и четыре года жизни невидимкой двигалась по коридорам, уставившись в линолеум и ни разу не ответив ни на один взгляд.

Еще пара месяцев, и беременность сделает меня похожей на баклажаны с огорода Данте. В «Наших телах и нас самих» говорилось, что некоторых мужчин возбуждают фигуры беременных, но я в этом сомневалась. Я больше знала о том, как мужчины реагируют на толстых, чем авторы книги.

Меня шокировала нецензурная брань из уст старшеклассниц – девица с завитыми в спирали волосами и с кружевным зонтиком назвала своего бойфренда «гребаным козлом», как раз когда я передавала им чашки с Нептуновым нектаром. Пена и запах нектара вместе с вульгарным языком девицы вызвали у меня тошноту.

Начав жить с Данте, я почти перестала сквернословить. Бессознательно, честное слово: само получилось. «Ругательства – это часть твоей защитной брони», – любил повторять доктор Шоу. Данте ругался только в гневе, меча крепкие выражения, как копья.

С танцпола он время от времени умудрялся мне помахать. Целая очередь девчонок жаждала с ним потанцевать, и ежеминутно очередная старшеклассница разбивала пару и перехватывала танец. Я замечала, как рядом с ним каждая расцветает и улыбается. Он был словно знаменитый актер на приеме – можно смотреть, восхищаться, но поговорить нельзя. Он держался центра спортзала.

Когда оркестр сделал перерыв, я прильнула к Данте всем телом, зацепившись подбородком ему за плечо.

– Тебе весело? – спросил он.

– А ты на редкость популярен, – сказала я.

Он поцеловал меня в ухо. Рты старшеклассниц вокруг приоткрылись.

– Данте, не надо, – прошептала я. – Я чувствую себя как под микроскопом.

– А так и есть, – засмеялся он.

Снова зазвучала музыка, и какая-то девчонка похлопала его по плечу.

Вернувшись к чаше с пуншем, я спросила Полу, какой была предыдущая девушка Данте.

Пола сунула руку в вырез платья и поправила лямку бюстгальтера.

– Звали ее Рафаэла – одно имя уже о чем-то говорит. Она много о себе мнила – весной на банкет в честь окончания учебного года надела белое платье из джерси, под которым ее соски проступали ясно, как день. Терпеть не могу, когда так одеваются. От нас все-таки ждут, что мы, образованные люди, выше того, чтобы разглядывать, поэтому неловко было всем, кроме нее. Вот такая она была.

Пола перевела разговор на хлеб из цуккини, но я уже паниковала не на шутку. Повернувшись взглянуть на Данте, я врезалась в проходящего ученика, который нес сразу три чашки. Пунш залил новое платье до самого подола.

– Ох, елки-иголки! – воскликнула Пола. – Холодной водой надо, на прошлой неделе в «Советах от Элоизы» говорили. Бегите в туалет, пока не засохло, и отмывайте холодной водой, самую холодную пустите, просто ледяную!

Длинный ряд раковин в туалете, как и лестницы, напомнил мне Хутен-холл. В облаке сигаретного дыма стояли две девицы с одинаковыми прическами – сзади длинно, посередине на пробор, и челка туго завита щипцами, как у карточных валетов. Я смочила пятно, поскребла его ногтями и потерла комком из смоченных бумажных полотенец. Одну из курильщиц я узнала.