Она доведена до отчаяния

Над нашими головами послышались шаги Данте. С верхней площадки он попросил меня быть, пожалуйста, потише – у него как раз очень важное место в стихах.

– Это еще кто?

– Мой муж, Данте.

– Охолони, малыш, – повысила голос Роберта, обращаясь наверх. – А лучше спускайся к нам, и давай отметим! Жизнь слишком коротка, – она затолкала остаток сандвича себе в рот и продолжала говорить с раздутыми щеками, одновременно жуя: – Мы тут недавно целой толпой ездили в «Кей-март» на «Дайал-э-райд»[30] – ох, это смешной случай, слушай! Я первая купила все что надо – мне-то и нужно всего было новую прихватку и «Полидент». Я поехала больше за компанию, чтобы прошвырнуться. Док мне постоянно твердит: «Роберта, вам нужно больше двигаться». В смысле, не сидеть на месте. Будешь сидеть и жалеть себя, быстрее в ящик сыграешь. Сидеть на заднице – та еще зараза, похуже моей. Так о чем я?

– О «Дайал-э-райд».

– А, да, так вот. Заплатила я за свое, и девушка на кассе начала укладывать мне в пакет бесплатные образцы: тут тебе и жвачка, и гребешок, и маркер. Я ей говорю: «Слушай, девочка, у меня вставные зубы и парик». Она лезет в мой пакет и вынимает расческу и жвачку. Фломастер оставляет. Возвращаюсь я к фургону, хотя и знаю, что он закрыт. Решила пока курнуть – в фургоне курить нельзя, понимаешь? Жду я там, занимаюсь своими делами, и тут на соседнее место для инвалидов въезжает машина – новенькая такая, беленькая, чистенькая, а на бампере наклейка: «Жизнь – это сандвич с дерьмом». Вот тупизм, скажи? Вылезает из тачки красивый парень лет двадцати пяти. Я ему: «Красавчик, а ну, скажи мне что-нибудь!» Он увидел мои ходунки и так забоялся! Залепетал: «Я только на две секундочки!» Решил, я буду скандалить, раз он встал на место для инвалидов. А мне вообще наплевать, я лучше пройду лишних десять футов, чем позволю назвать себя инвалидом! Да, на чем я остановилась?

Роберта меня поражала.

– На том, что жизнь – сандвич с дерьмом, – напомнила я.

– Ну да, ну да. Кинулся тот парень бегом в магазин, а я достала из сумки бесплатный фломастер и подошла к его бамперу. Опустилась прямо на землю и подписала после слова «дерьмо»: «Но только если ты жопа с ушами». Подняться я, конечно, не смогла – пришлось крикнуть подросткам у телефонной будки подойти и поставить бабку на ноги. Они так засуетились – думали, меня кто-то сбил!

Роберта затянулась сигаретой.

– Жизнь – сандвич с дерьмом, ага, как же! Расцелуй меня в задницу! Жизнь – это полька, не забывай об этом! – сказала она.

На душе у меня стало легко впервые за несколько недель.

– Ты вот спрашивала, как я похудела… – И прежде чем я успела себя остановить, я уже рассказывала о колледже, о Грейсвуде и о своей технике визуализации плесени. – Ты первый человек, которому я это говорю, – добавила я. – Он этого не знает, – я показала на потолок.

Роберта смотрела на меня без всякого смеха.

– Ха, – воскликнула она, – на твоем месте я бы всему чертовому миру рассказала! Напиши книжку о диете, заработай себе миллион долларов!

Когда Данте сошел вниз, воздух уже загустел от табачного дыма, а мы с Робертой выпили по две бутылки пива, за которым я сбегала в суперетту. Я босиком валялась на водяной кровати, докуривая третью сигарету.

Роберта и Данте по очереди смерили друг друга взглядами. Его глаза заметались между ее ходунками, красными кедами и пепельницей, заполненной окурками.

– Я как раз рассказывала твоей жене, как мне дали собственное шоу на радио – теперь веду час польки по воскресеньям. Представь, Долорес, берет трубку менеджер радиостанции, и я ему говорю: «Слушай, сладкий, вот ты ставишь всякие развеселые полечки, а замогильный голос вашего диктора портит все впечатление». По телефону менеджер начал выпендриваться, говорит мне: «Почему бы вам не закончить университет по специальности «радиожурналистика», а потом прислать нам кассету с вашей записью? Покажите нам, как это делается!» А я, прикинь, поймала его на слове, только кассету посылать не стала – явилась туда живьем и заставила менеджера сесть и послушать. Оказалось, я ему когда-то татуировку набивала, тигровую лилию прямо на его волосатом заду, и мы друг друга помнили. Так что теперь каждое воскресенье с десяти до одиннадцати я Принцесса польки. Сама себе такое имечко придумала – Принцесса польки, прямо как у этой, как ее, английской леди Дианы. Ты меня, парень, слушай! Я тебе говорю: поставь передо мной микрофон, и я закачу настоящий праздник!

Когда я вернулась, проводив Роберту через улицу, Данте брызгал в комнате «Глейдом».

– Сдаюсь, – произнес он. – Что это было?!

– Роберта Джакиевич, владелица тату-салона.

Он поднял ее бокал со следами помады и сказал, что всей душой надеется – ее болячки не заразные.

– Жизнь – это сандвич с дерьмом, да, дорогой? – спросила я.

Данте вздохнул.

– Если ты злишься, что не помог тебе развлекать тех престарелых женщин, извини, я ничего не смог с собой поделать. Тебе, конечно, трудно понять, но поэтический импульс требует бережного обращения.

Он вышел в кухню и вернулся с недоеденной мясной нарезкой и одной из наших с Робертой бутылок пива.