Она доведена до отчаяния

– Микроклимат, – подсказала я. На этой неделе преподаватель английского часто повторял это слово, я и посмотрела его в словаре.

– Ладно, – согласилась Роберта, – тогда давай так: мы с ней займемся доставкой в выходные дни.

– Вы чито иметь в виду?

– Люди звонят, заказывают, а мы отвозим.

– Роберта… – начала я.

Можно подумать, меня и нет за столом.

– Понимаешь, малыш Джонни, я люблю разглядывать посетителей. Из раза в раз я наблюдаю одну и ту же картину: люди у кассы торопятся забрать свои заказы, вбегают в грязной, мокрой одежде, боятся, что их увидят знакомые. Если заказ еще не готов, они сидят на стульях под вешалкой, стараясь не касаться коленками сидящего рядом. Доставка на дом – это же золотая жила! Повезло тебе, Джонни! Скажи, Долорес?

Не дожидаясь моего ответа, Джонни Ву нашарил за спиной свободный стул и подтянул под себя.

– Продолжайте, – кивнул он.

По пятницам и субботам мы возили заказы до одиннадцати вечера, по воскресеньям – до шести. Джонни поставил нам стол, провел отдельную телефонную линию и заплатил кузовщикам, которые выдрали заднее сиденье «Бискейна» и установили туда ящик-термос. А мы за свои деньги установили портативный радиопередатчик «Си-би радио» – это здорово помогало экономить бензин. Роберта сказала, работа диспетчером словно вернула ее в шоу-бизнес. Став коротковолновиком, она воскресила свой радиопсевдоним.

– Принцесса польки – Кисло-Сладкой. Уши надела? Прием.

От радиожаргона мне становилось неловко, но она не отвечала, если я просто спрашивала: «Что ты хотела, Роберта?» А характер выдерживать я не могла по материальным соображениям – «Бискейн» жрал галлон бензина за девять миль.

– Прием подтверждаю, Принцесса. В чем проблема? Прием.

– Если ты еще не уехала в Хиллкрест, заезжай в «Рай» за пупу и «Восемью бессмертными, переправляющимися через море». Прием.

– Вас понял, Принцесса. Прием.

– Теперь мы понимаем постепенное усовершенствование вашей системы мытья слуховых окон, – сказал Рой одной из моих одноклассниц. К третьему занятию мне стало проще называть преподавателя по имени. Сидя на столе по-турецки, Рой зачитывал отрывки из «проблемных» сочинений. – Изложение четкое, но недостает эмоциональности. Вы не вложили сюда чувства – по крайней мере, я его не вижу.

В руководстве для учащихся упоминался частичный возврат денег за досрочное прекращение занятий. Я решила дождаться перемены в восемь сорок пять и уйти, прежде чем он доберется до моего сочинения. Но когда все встали и отправились перекусить, панкуха – Элисон – сказала:

– Слышь, пощупай!

– Извините, что? – спросила я.

– Быстрее! Пропустишь – жалеть будешь.

Она задрала фуфайку и приложила мою ладонь к своему животу. Что-то выпятилось изнутри и толкнуло меня.

– О Боже, – только и сказала я.

– Первые три месяца она заставляла меня все нутро выблевывать, а сейчас увлеклась гимнастикой.

– Девочка?

– Да, я на девяносто пять процентов уверена. Называю ее Айсис. Нравится?

– Айсис? Да, красиво.

– Мой бойфренд играет в рок-группе. Хотел назвать ее Какофонией, но я сказала – щаз. «Я выберу имена тем, кого рожу, а ты – тем, кого сам родишь», – так ему и заявила.

По большому животу прошла выпуклость – явно ножка.

После перерыва Рой зачитал, по его выражению, две лучшие работы. Первая была моя. Я написала о том, как крашу Роберте ногти на ногах, как сдерживаю рукой тремор ее стопы, и это дает мне ощущение некоей власти над болезнью. Озвученная голосом Роя, моя идея уже не казалась полным идиотизмом. Другое сочинение принадлежало тому верзиле, сидевшему во время уроков на полу. Оно начиналось с фразы: «Раньше моя жизнь болела, как нарывающий зуб». Далее рассказывалось, как он излечился от бессонницы, входя на цыпочках в комнату сына и глядя на него спящего, как начинал дышать с ним в такт и как сынуля убил бы его, если бы узнал.

– Давайте поддержим Долорес и Тайера, – предложил Рой. От аплодисментов у меня застучало сердце. Я не смела поднять глаз, поэтому искоса посматривала на Тайера.

Его трудно было понять – он сидел позади всех, на своей собственной окраине, согнув в коленях мощные, как стволы секвой, ноги. Остаток урока и все следующее занятие я поглядывала на Тайера, постепенно замечая не только его габариты. Его волосы, например: густая грива светлых кудрей, таких плотных, что хоть монеты вставляй. Борода у него была рыжеватой. Входя и выходя из класса, Тайер вынужденно пригибался, чтобы не стукнуться макушкой. От его шагов дрожал пол; кудри сотрясались, как пружины, при каждом шаге.

– Тайер! – позвала я.

Мы шли по коридору к парковке. Звук собственного имени явно всполошил Тайера.

– Я только хотела сказать, что мне очень понравилась твоя работа, которую Рой зачитывал.

– По сравнению с твоей моя звучала просто смешно, – отозвался Тайер. Но выражение его лица позволило мне порадоваться, что я решилась на комплимент.

– Можно тебе что-то сказать? Попробуй сесть поближе к остальным. Ты много теряешь, сидя отдельно. Это ставит невидимые барьеры.

– А ты откуда знаешь?

Моим щекам стало жарко.

– Я не знаю, просто так думаю. Вот моя машина.