Ночь была безлунной и холодной, но тихой, безветренной.
– Меня изнасиловали в тринадцать лет, – добавила я.
Тайер обнял меня и ждал, ничего не говоря.
Я начала с того вечера, как Джейк Спейт щекотал мне ступни, и рассказала о маминой смерти, о Грейсвуде, о Данте и моей жизни с Робертой. Под конец я не утаила, что переживаю за мистера Пуччи и схожу с ума от желания иметь ребенка.
Сев в машину в три часа утра, я сказала:
– Теперь ты знаешь достаточно, чтобы бежать от меня без оглядки.
Тайер попросил меня не льстить себе, сообщив, что я и вполовину его настолько не испугала. Он спросил, когда мы снова увидимся.
– Зачем?
– Затем, что на днях я разлил целый галлон латексной полуматовой краски, думая о тебе. Я одинок.
– Ты же до сих пор наизусть помнишь прощальное письмо своей жены, – возразила я.
– Какое письмо? – спросил Тайер. – Какой жены?
Мистер Пуччи понемногу начал говорить о СПИДе и о том, как смерть отбирала жизнь у Гарри и совместное счастье у них обоих. К этому времени он уже приглашал меня на травяной чай, и мы пили его с принесенным мной печеньем. Заварочный чайник у мистера Пуччи был из тех, что тихо источают легкий пар. Его с Гарри снимки с закрученными уголками были приклеены скотчем к кухонным шкафчикам.
– Теперь, когда все позади, хоть немного легче? – спросила я.
Мистер Пуччи смотрел на меня несколько секунд, размышляя над вопросом.
– А еще ничего не позади, – ответил он. – Мне его ужасно не хватает ежедневно по многу раз. Позавчера я что-то искал в шкафу и неожиданно почувствовал запах Гарри от одного из его свитеров… – Лицо мистера Пуччи сморщилось, но он справился со слезами. – Иногда эта боль почти физическая. В тот день я так тосковал по нему, что у меня пошла носом кровь – без всякой причины. А ведь у меня ничего подобного с детства не бывало.
Я взяла его за руку и провела теплыми от чашки пальцами по вене.
– Может, вам станет легче, когда вы вернетесь к работе, – предположила я. – Вы хорошо умеете общаться с запутавшимися, несчастными детьми.
Он улыбнулся:
– Не знаю, смогу ли я по-прежнему накачивать их своими призывами не отчаиваться и верой в их будущее… Однажды ночью ближе к концу – почему-то ночью ему всегда становилось хуже – я встал его проведать. Гарри в кровати не оказалось. Я страшно перепугался. И тут обратил внимание, что пол ледяной, а в доме очень холодно. Дверь черного хода была открыта, и я увидел Гарри во дворе – он кружил вокруг машины. Я обнял его за плечи и повел в дом. «Какого черта ты там делал? – спросил я. – Никогда меня так не пугай». Я был зол на него – мы боялись любого насморка, а тут… Гарри опустился в кресло и не мог унять дрожь, даже укрытый одеялом. Он Бог знает сколько времени ходил по улице босиком, и это при его подверженности всяким хворям… Вдруг он поднял глаза и сказал совершенно осознанно: «Ночью она меня и пожирает, Фаб. Прислушайся, сам расслышишь…»…
Мистер Пуччи разрыдался – судорожными, полузадушенными всхлипываниями, отрывистыми, как лай, и всхрапываниями боли. Потом прижался лицом к столешнице, обхватив голову руками.
Когда он немного успокоился, я пошла в гостиную к музыкальному автомату. Ведя пальцем по меню выбора, я думала, как любовь всегда врезается в тебя и оставляет саднящий след. Чем глубже любовь, тем сильнее боль.
При звуках музыки мистер Пуччи поднял голову и словно уставился на эту песню.
– Билли Холидей, – произнес он. – СПИД ее бы не удивил, Долорес. «Обычное дело, – сказала бы она. – В порядке вещей».
И тут я набралась смелости спросить:
– У вас тоже СПИД?
Он не отвечал, пока не кончилась песня. Затем улыбнулся:
– Я ВИЧ-положительный.
– То есть это значит…
– Что болезнь притаилась во мне и ждет. Решает, пробуждаться или нет.
Инициатором третьего свидания с Тайером была я. У меня возник план.
Мы встретились в четверг после занятий. В тот день долгая зима наконец дала трещину, и с утра дул теплый ветер. Люди шли без пиджаков и пальто и кидали друг другу фрисби в еще не просохшей грязи.
– Я хочу отвезти тебя в субботу на пляж, – сказала я. – Захвачу еды из ресторана, и погуляем. Я заеду за тобой около полудня.
– Да у тебя все как по нотам, – засмеялся Тайер. – Я встречаюсь с Артуром Фидлером![38]
Но к субботе снова похолодало. Ветер порывисто дул вдоль берега, швыряя в лицо колючий песок. В рокоте прибоя слышалась угроза. Короче, прогулка по пляжу исключалась.
Я припарковалась ровно посередине пустой стоянки на тысячу машин. Еда в ящике-термосе была чуть теплой.
– Знаешь эту песню? – спросил Тайер, кивнув на радиоприемник.
– Мелодия знакомая, – сказала я.
– «Жизнь на полную катушку», «Иглз», – и Тайер немного подпел.
– Да, точно. И что?
– Когда я впервые ее услышал, не мог разобрать, что они говорят. Думал, они поют «на полу про тушку».
Я не улыбнулась.
– Так вот, это про нас. Жизнь на полную катушку… Ты сегодня как в воду опущенная. Что-нибудь случилось?
Неподвижно глядя вперед, я озвучила свое предложение и ждала.