Она доведена до отчаяния

Вечер пятницы. Я представила, как бабка сидит одна в гостиной и смотрит «Железную сторону», а за ее спиной тянутся до потолка новые обои с ракушками. Телевизор заливает бабкино лицо серебристым светом; даже перед сериалом она сидит прямая, как шомпол, и привычно хмурится, готовясь к худшему. Отсюда, из Пенсильвании, бабка казалась мне хрупкой. Смертной. Интересно, скучает ли она по мне, волнуется ли в своем Истерли. Я увидела ее раздраженное лицо, словно тетушку Эм в волшебном хрустальном шаре. Бедная бабушка. Ее дочь зарыта в ящике в землю, и вовсе она не в раю, сколько бы четок бабка ни перебрала. Я подумала позвонить ей из таксофона и сказать, что со мной все в порядке. Да вот только со мной не все в порядке… Тетушка Эм поблагодарила бы Господа и смирилась с назначенной ценой. Насчет бабки не поручусь.

Я облизнула палец и сунула руку в пустую банку из-под орехов, подбирая соль на дне. Пока колледж не казался таким уж невыносимым. Может, по какому-нибудь фантастическому совпадению все до единой девушки Хутен-холла решат забрать документы, оставив мне все общежитие? Интересно, где сейчас тот вонючий старикан из автобуса и как он жил до нашей совместной поездки на заднем сиденье пердящего «Грейхаунда»? Иностранная газета, которую он читал, была вроде бы на иврите. Может, он отец Анны Франк, единственный уцелевший из всей семьи, а я упустила такую возможность из-за чесночного запаха? Пока что я не улавливала в жизни ни малейшей логики. У Анны Франк был любящий, заботливый отец, однако она все равно умерла. У меня был папа, который для меня умер.

Уже когда совсем стемнело, я пошла за метавшимся лучом фонарика обратно в комнату. Откуда-то доносились шорохи. Крысы? Джек Спейт? Замок на двери закрылся с тяжелым, надежным глухим щелчком.

Матрас был резиновый, как английская оладья. Шлакобетонные стены мягко мерцали в лунном свете. «Так мне никогда не заснуть», – подумала я и вдруг без предупреждения оказалась во сне на пляже, где разговаривала с камбалой.

Камбала нарочно дала волнам вынести себя на берег – она искала меня. Прыгая на плавниках мимо других загорающих, камбала добралась до моего одеяла. Песок покрывал рыбину, как панировка, но глаза были ясные и решительные. «Иди за мной», – сказала камбала. Я прыгнула в воду и оказалась в нашем бассейне на Боболинк-драйв. Я плыла в холодные глубины, о существовании которых в бассейне даже не подозревала, – риск утонуть казался несущественным. Зазвенели колокольчики, и я поняла, что это мама каким-то образом зовет меня под водой.

Я резко села в пустом общежитии в Пенсильвании. В коридоре разрывался висевший на стене таксофон.

Я не сразу справилась с замком. Передо мной метался луч фонарика. Слишком медленно! Может, Ларри и Руфь узнали мой номер. Сейчас они положат трубку, если я не…

– Привет, это я, – сказал незнакомый женский голос.

– Руфь?

– Какая еще Руфь, кого ты там пустила?!

– Никого, я дремала и еще не проснулась.

– Это Дотти, я звоню спросить, как там обстановка. Я приду завтра в восемь. Ты любишь пирожные с кремом?

– Пирожные с кремом? А который час?

– Без четверти одиннадцать. На Хейзел-стрит есть пекарня, где вчерашнюю выпечку продают на треть дешевле. Я тебе принесу несколько штук на завтрак. В восемь. И не вздумай курить на матрасе! Не хочу потом скандала с дирекцией. Договорились?

– Договорились.

– Тебе еще повезло, что у меня нет планов на сегодня, а то бы я тебе не смогла позвонить. Я оказала тебе большую услугу. По справедливости, нужно было отправить тебя домой…

Я повесила трубку и обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.

Вернувшись в комнату, я нашла «Долину кукол» и начала читать. Непрочитанными оставались еще полтора дюйма страниц; я не представляла, что делать, когда они закончатся.

Посреди ночи я спустилась в подвал и села на пол. На ледяном линолеуме быстро занемела задница, но ровное гуденье автомата с содовой успокаивало. Я читала при свете его витрины, одной рукой держась за книгу, а другой – за железную скобу в стене. Когда я подняла голову, было уже утро – в окна сочился первый розовый скупой свет.

– Представляешь, все воротят нос от вчерашней выпечки, будто на треть дешевле – это как из мусорного бака вынуто. Мир полон снобов. Снобов и грубиянов. Я об этом целую книгу могу написать.

В комнате еле уловимо пахло ее потом. Дотти была мне противна. Я сладко улыбнулась и доела второй кусок торта.

– Но если люди хотят быть снобами, ну и пусть. Кто-то теряет, а кто-то находит.

Мы отличались друг от друга килограммов на десять, но я бы не застряла намертво в шортах, которые сегодня надела Дотти.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказала я.

– Что любезно?

– Принести мне завтрак в ваш выходной день. Ну, все-таки…

Она отмахнулась:

– Бери еще.

Я взяла очередной клинообразный кусок торта, подставив ладонь, чтобы не крошить.

– Смотри! Видишь?

– Что?