Она не умела стрелять

– Откройте и посмотрите содержимое.

Антон расслабился и неторопливо развязал тесемки. Он знал, что находилось внутри. Ксана постоянно просила его найти заметки или достать нужные фотографии именно из этой папки, и ни для кого не было секретом, где она лежала – конечно, в ее рабочем столе. Но то, что он увидел, заставило Антона похолодеть – это были многочисленные газетные вырезки о крымском шельфе и фотография убитого. Всё, что он видел раньше, исчезло.

Антон вскинулся.

– Но это не те материалы!

– Что вы имеете в виду? – его собеседник чуть насмешливо прищурился.

– Здесь должны лежать статьи по другим темам…

– Антон Алексеевич, чья это папка? Назовите имя, – он проговорил это терпеливо, будто разъяснял непослушному ребенку правила поведения.

Отпираться не было смысла – папку знали все. Ярко-зеленая, из плотного картона, с рассыпающимися на концах нитяными тесемками и инициалами хозяйки в правом верхнем углу, эта папка была своеобразным рабочим кабинетом Ксаны.

– Ну? – следователь даже не пошевелился, но взгляд его неожиданно стал тяжелым и будто пригвоздил Антона к жесткому редакционному стулу.

– Александры Сергеевны Романовой.

– Вы свободны, гражданин Коваленко.

Антон вышел из кабинета совершенно ошеломленный, в районе желудка что-то мелко затряслось, глаз задергался еще сильнее. Он поднял руку и понял, что не может унять дрожь в пальцах. С силой хлопнув дверью своего кабинета, Антон заметался по тесному помещению. В принципе, лично его это не касалось. Он дал показания, и всё. Его проблемы на этом закончились, и ничем другим он Ксане помочь не может. Страшно было другое. Здесь, среди сотрудников, затаилась подлая гадюка, которая не только помогла скопировать внешность Ксаны, но и подложила в ее папку хоть и косвенную, но очень красноречивую улику, уничтожив настоящие документы. И это значило, что также легко в следующий раз могут подставить и его. Кто из своих так яростно ненавидел Ксану. И за что?

Антон стремительно выскочил из кабинета и направился к небольшой потайной лестнице с окном между пролетами – покурить. Это была своеобразная территория релакса, и любой сотрудник мог провести на ней столько времени, сколько ему требовалось. Здесь обсуждали проекты и делились секретами, жаловались на заказчиков и начальство, расслаблялись с чашкой кофе, сплетничали и даже целовались, здесь можно было успокоиться и подумать. Подойдя к выходу, Антон услышал голос, осторожно заглянул вниз и увидел Инну. С тонкой сигареткой в изящных пальцах она стояла к нему спиной и разговаривала по телефону, тело ее было неестественно напряженным, будто она перед кем-то невидимым вытянулась во фронт.

– …Да. Не волнуйтесь. Необходимое нашли… Нет… Нет… Да, буду… Это зависит не от меня… Выясню… До свидания.

Разговор вроде был ничего не значащий, но Антон насторожился. Что «необходимое нашли»? Кто не должен волноваться? Курить расхотелось. Услышав, что Инна поднимается на этаж, он быстро ушел в свой кабинет.

…День казался бесконечным, стрелки часов на стене кабинета почти не двигались, отсчитывая каждый час, словно столетие. Зоечка автоматически совершала заученные привычные действия, говорила какие-то слова, поправляла очередного ученика, но мысленно оставалась там, где была Ксана – в своей квартире. На душе было нестерпимо тяжело – так тяжело, будто она снова неудержимо теряла что-то очень ценное, единственное родное, что у нее еще оставалось от прошлой жизни. Любимая Александра находилась в безвыходном положении, Зоя даже приготовилась вместе с ней идти в тюрьму. Только Бегемота было очень жаль. Старый котище был неповоротлив, тугоух, нуждался в ее уходе и защите.

Ощущение беды было настолько острым, что Зоечка то и дело с силой сжимала челюсти – так, что скоро начали болеть зубы. Что делать, где искать выход? Она каждую минуту задавала себе эти вопросы только затем, чтобы не чувствовать, как неудержимо проваливается в полное отчаяние. Ей казалось, что если она не будет себя спрашивать (а вдруг внезапно снизойдет озарение?) начнет сходить с ума – случившееся было не по силам. С внезапной смертью Ксаны еще можно было бы как-то смириться, но обвинение в убийстве, суд, тюрьма – такое было гораздо мучительнее и позорнее смерти.

После индивидуальных занятий по фортепиано Зоечку неожиданно вызвали в приемную к завучу. «Опять начнет придираться по мелочам, а сил отвечать нет. Да, знаю, что планы вовремя не сдала, все знаю и понимаю. И не сдам, потому что это тупая, бессмысленная работа – я никогда не выучу украинский язык, пусть хоть стреляют. А денег на переводчика нет», – так думала Зоечка, поднимаясь по лестнице. На душе стало совсем горестно.